«Туземная наука». Кто в России проводит удобные следствию судебные экспертизы

В феврале на сайте проекта «Диссернет» появился новый раздел —«Судебные экспертизы». Там публикуются экспертизы и заключения, выполненные с нарушениями, и рецензии, которые такие работы разоблачают. 

Корреспондент «МБХ медиа» внимательно изучила опубликованные документы и пришла к выводу, что в современной России институт экспертизы превратился в способ предоставить наиболее удобные суду и следствию доказательства вины подсудимого. Обычно суд читает только выводы экспертного заключения и с удовольствием приобщает его к делу, ссылаясь на квалификацию эксперта — мол, человек знающий, с образованием. Нередко такие экспертизы ложатся в основу обвинительного приговора.

Во время судебного процесса по известному на всю страну делу «Нового величия» следствие заказывало три лингвистических экспертизы на «экстремизм» в разных госучреждениях. Первые две организации — Центр социокультурных экспертиз и Центр судебных экспертиз при Минюсте — следов экстремизма в политической программе, уставе и листовках «Нового величия»  не нашли. А вот эксперты Калужского госуниверситета имени Циолковского признали, что материалы, которые они исследовали, содержат признаки призыва к смене власти и конституционного строя.

Защита не раз отмечала, что экспертизы проводились с нарушением уголовно-процессуального кодекса: защита ознакомилась с вопросами экспертам уже после того, как экспертизу начали проводить, возможности задать дополнительные вопросы или обжаловать действия следствия у защиты не было. 

12 января завершился судебный процесс по делу «Нового величия». Мосгорсуд в процессе апелляции снизил реальные сроки фигурантам на три месяца, а условные — на год. Все фигуранты осуждены за участие в экстремистском сообществе. По версии следствия, они планировали конституционный переворот: для этого участники собирались сначала в чате, затем — встречались лично в кафе, выезжали за город стрелять из оружия, сняли офис в Москве. Младшей участнице движения  Анне Павликовой на момент задержания было 17 лет. Резонансное дело строилось на показаниях засекреченного свидетеля Руслана Д. — осужденные называли его инициатором и самым активным участником движения, а защита была уверена в том, что это провокатор, и, скорее всего, сотрудник правоохранительных органов.

В феврале авторы проекта «Диссернет» совместно с «Amicus Curiae» запустили новый раздел на своем сайте — «Судебные экспертизы». («Диссернет» — сетевое сообщество, разоблачающее подлоги и махинации в российских науке и образовании, «Amicus Curiae» — сообщество судебных экспертов, исследователей и адвокатов, которые занимаются проблемой судебных экспертиз в России. —«МБХ медиа»).  Там собирается коллекция судебных экспертиз и заключений специалистов по различным завершенным уголовным делам, выполненных с нарушениями академической честности и норм научной этики. Специалисты — представители научного сообщества — пишут рецензии на эти экспертизы, доказывая их необоснованность и ненаучность. Дмитрий Дубровский, ассоциированный научный сотрудник Центра независимых социологических исследований,* сделал рецензии на экспертизы по делу «Нового величия» — частично они уже опубликованы на сайте «Диссернета». 

Автором одной из экспертиз была Лариса Платонова — как раз из Калужского университета Циолковского. «Довольно любопытно, откуда они вообще берут этих людей. Эксперт ведь должен обладать не только дипломом и какими-то специальными познаниями, но и хотя бы чуть-чуть понимать про то, что он исследует», — говорит «МБХ медиа» Дмитрий Дубровский.  

У Ларисы Платоновой высшее филологическое образование и стаж работы — 32 года. Экспертом при этом она работает только с 2014 года, а до этого времени она работала преподавателем английского и немецкого языка. Квалификацию эксперта-лингвиста она получила лишь в 2017 году. «У нее, во-первых, мизерный опыт и нет никаких научных публикаций на эту тему. Но зато она сотрудник центра НИЦ судебной экспертизы и криминалистики при Калужском государственном университете им. К.Э. Циолковского». 

Калужские эксперты искали признаки оправдания идеологии насилия, признаки побуждения к каким-то разрушительным действиям, материалы, направленные на побуждение других лиц к каким-либо действиям. «Фактически они смотрели признаки оправдания насилия в текстах, которые им предоставило следствие», — объясняет Дубровский. 

«Далее — они взяли устав, листовки и переписку, нашли там выражения по типу “народ надо поднимать”, “лодку расшатывать” и свалили все это в одну кучу. Главная фраза — “смерть режиму”. Все это вместе они называют доказательством призыва к насилию в тексте. Грубо говоря, они взяли все политические высказывания и назвали это прямым призывом. С точки зрения филологии и здравого смысла это, мягко говоря, неправда. Они выдирают из контекста то, что якобы выражает скрытые призывы к насилию. Это — фальсификация, потому что доказательств этому нет, а есть только “имплицитно выраженные призывы к насилию”. То есть никаких призывов и оправданий нет, но есть критика и резкие выражения — призывы». 

Но самой стыдной экспертизой по делу «Нового величия» Дубровский считает вовсе не калужскую, а ту, что написал Минюст. «В исследовании у них получилось вот что: все листовки совершенно политические, и в них содержатся “совокупность лингвистических и филологических признаков побуждения к действиям, направленных на лишение представителей власти полномочий способами, допускающими насилие”. Примером таких признаков стала фраза: “Освободим Россию от путинской оккупации”. То есть, раз от этой оккупации надо избавляться, это включает в себя насилие. Это просто натяжка и ложь. Напрямую из термина “оккупация” не следует способ решения вопроса». Дмитрий Дубровский считает, что основной инструмент, которым пользуются такие эксперты — домысливание.

Сказать о том, насколько точны и научно обоснованы экспертизы в “бытовых” гражданских делах сложно. Юрист “Правозащиты Открытки” Анастасия Буракова объясняет, что судебные экспертизы – это всегда очень закрытая информация, поэтому даже в известных делах не всегда есть опубликованные материалы, что уж говорить о непубличных историях.

«Однако в делах с выраженным политическим подтекстом, где против человека отстраивается вся государственная машина, в последнее время выводы экспертов вызывают как минимум удивление, — объясняет Буаркова. — В твитах, постах находят то, что обычный человек, владеющий русским языком, не усматривает. Хотя прецеденты в обратную сторону тоже бывали: когда несколько лет назад представители прокремлевских молодежных движений требовали привлечь Бориса Немцова к уголовной ответственности за оскорбление представителя власти за нелестную характеристику Владимира Путина в интервью, эксперты не нашли ничего, кроме оценочного суждения, выраженного в экспрессивной форме».

Дмитрий Дубровский уверен: центры при государственных университетах, которые проводят судебные экспертизы, давно превратились в «центры обслуживания хотелок правоохранительных органов».

«По нашему опыту, непрофессиональные предвзятые экспертизы, как ни странно, скорее исходят даже не из государственных структур, а из университетов. То, что выдают коллеги оттуда, находится за пределами каких-либо стандартов, — говорит Дубровский. — В ведомственных центрах начальник смотрит на какие-то формальные вещи, а в центрах при университетах — предполагается, что ученый напишет, что надо». 

Борис Мисонжников — петербургский эксперт, профессор журфака СПБГУ, доктор наук. Но докторская диссертация у него по истории советской прессы. Он пишет экспертизы по делам об экстремизме и оскорблении представителей власти. Например, он один из авторов судебной экспертизы по делу Владимира Тимошенко об оскорблении представителей власти через пост «Вконтакте». «Никакого отношения его специализация к проблематике экстремизма и языку вражды не имеет. Но зато он отлично пишет разоблачительные тексты, что его задача — защитить государство от либералов и экстремистов».

Дмитрий Дубровский вспоминает, как в своей экспертизе Мисонжников скопировал половину из другой, и эта часть по содержанию не имела к ней никакого отношения. «Суд не обратил на это внимания. Он посчитал, что у нас уважаемый эксперт».

Другой пример — Наталья Крюкова, соавтор одной из трех экспертиз по «Новому величию». В 1987 году Крюкова защитила диссертацию по педагогике, а после этого не написала ни одной научной работы. На базе Центра социокультурной экспертизы Крюкова пишет экспертизы по самым разным дисциплинам — например, по психологии и культурологии.  В деле Юрия Дмитриева Крюкова тоже приняла участие: стала одним из соавторов экспертизы, которая признала фотографии дочери Дмитриева порнографическими. «Человек со степенью «кандидат психологических наук» и профессионализацией «преподаватель математики младших классов» на 30 лет сажает людей в тюрьму. Называет она себя кем угодно: религиоведом, культурологом, психологом», — говорит Дубровский. 

Александр Тарасов — кандидат политических наук. Один из плодов его труда  — экспертиза по оскорблению чувств верующих в парке «Торфянка». Свою фамилию, по словам Дубровского, он поставить в этой экспертизе не забыл, а вот изменить регалии — забыл: получилось, что он доктор культурологии и кандидат психологических наук. «Такими характеристиками обладал покойный эксперт Виталий Батов. Видимо, они взяли уже известный когда-то текст, заменили умершего Батова на Тарасова, а степени не поменяли». Отец Александра Тарасова — Евгений Тарасов. Ему принадлежат экспертизы по делу Библиотеки украинской литературы, которую закрыли за разжигание ненависти и вражды по отношению к русским. Ему же принадлежит более 50 экспертиз по заказам СК, МВД и ФСБ.

Один единственный пример, когда суд усомнился в квалификации эксперта, случился в Краснодарском крае. Там судили эколога Валерия Бриниха, который написал статью под названием «Молчание ягнят» — об экологической ситуации в Адыгее. «Эксперт местного криминалистического центра Федяев выступил с экспертизой, из которой следовало, что “молчание ягнят” — это оскорбление адыгских женщин, потому что ягненок – это сын овцы, а овца — это оскорбление адыгских женщин. Здесь застыл даже суд, и, прочитав альтернативные суждения уважаемых экспертов, отказал в иске прокуратуре по поводу этого текста, а еще — вынес специальное судебное определение, единственное в своем роде — с просьбой больше не привлекать этого эксперта к проведению филологических экспертиз как низкопрофессионального человека. Послушал ли он суд? Нет. Как писал бредовые экспертизы, так и пишет», — рассказывает Дубровский.

Он называет подобные примеры судебных экспертиз — «туземной наукой». «Это когда люди не пользуются международным опытом, общими принципами и методиками, а когда основываются на своих экзотических научных выводах, которые не фундированы ничем. И, как правило, это люди, которые если и занимаются в своей профессии чем-то, то какими-то совершенно не теми вещами. Многие из этих экспертов видят свою задачу как миссию. Они не делают заранее халтуру, а наоборот — творчески подходят к задаче. Другое дело, что творчество в отрыве от головы приводит к странным результатам». 

Некоторые из вещей, которые делают такие эксперты, Дубровский считает откровенной фальсификацией научного знания. «Они понимают, что эту экспертизу никто читать не будет, поэтому зачастую могут взять кусок чужой статьи или своей предыдущей экспертизы. Суд ест все». 

Эксперт приглашается для того, чтобы пояснить суду какие-то неочевидные для него вещи. Эксперту задают вопросы, которые находятся в его компетенции, а он должен на них ответить.

У текстовых экспертиз нет единой методологии и единых правил. Но перед экспертами ставятся совершенно определенные научные вопросы. «Европейский суд по правам человека давно уже обратил внимание, что российский суд имеет привычку задавать правовые вопросы экспертам и принимать от них правовые ответы, что является грубым нарушением. Эксперт не может отвечать на правовые вопросы и брать на себя эту функцию», — считает Дмитрий Дубровский. 

Простой пример правового вопроса эксперту: есть ли в тексте экстремизм? Эксперт этого знать не может. Если он лингвист, он должен искать какие-то высказывания, а дальше уже суд по совокупности высказываний с точки зрения конкретного дела решить — экстремизм это или нет. 

В постановлении по делу Станислава Дмитриевского (осужден в 2006 году по ст. 282 УК РФ к двум годам лишения свободы условно за публикацию обращений Масхадова и Закаева — лидеров непризнанной Чеченской республики Ичкерия — с призывом к мирному разрешению чеченского конфликта. — МБХ медиа) за 2017 год ЕСПЧ также обратил внимание, что российский суд не хочет разбираться в деталях. «Он вообще не читает тексты, которые находятся в сфере его интересов. Он читает экспертизу, как правило, со стороны обвинения, берет из этой экспертизы то, что ему нужно — как правило, заключение, а в самом тексте может быть написана абсолютная ерунда», — поясняет Дубровский.

Адвокат Илья Новиков объяснил «МБХ медиа», как в суде обычно поступают с новоиспеченными экспертизами — и судья, и адвокат, и прокурор всегда читают с конца, начиная с заключения. «И только если с выводами по мнению конкретного человека что-то не так, тогда уже можно более или менее внимательно изучать основной текст экспертизы. Но проблема в другом: судьи пользуются экспертизой, чтобы снять с себя всю ответственность за принятие решений. Важен не сам факт экспертизы, а то, насколько эксперт убедителен, то есть что он скажет по существу. 

Сейчас в российском процессе — и гражданском, и уголовном, — происходит следующее: суд, которому нравится выводы экспертизы, просто не вникает сам и никому не позволяет вникать в ее содержание. Как правило, в таких случаях суд препятствует защите, хотя много случаев и с представителями потерпевших. Суд такую экспертизу дискредитировать не дает». 

Одной из самых абсурдных ситуаций с экспертизами в своей практике Илья Новиков называет дела Егора Жукова. Ключевой там была лингвистическая экспертиза, однако делал ее не лингвист, а кандидат математических наук Александр Коршиков — сотрудник Института криминалистики Центра специальной техники ФСБ России. И в своей экспертизе на основании совокупности высказываний Жукова в разных роликах на ютубе выводил новое высказывание. «Это полное шарлатанство, но суду это нравилось, потому что это было единственное доказательство по предмету дела».

Дальше, по словам Новикова, началась настоящая комедия. «У нас было 18 лингвистов, которые так или иначе высказались против этой экспертизы. Четверо из них написало письменные рецензии, которые с разной аргументацией выводы экспертизы опровергали. Они присутствовали в зале суда: это были, в отличие от эксперта, настоящие лингвисты с именами, например, Ирина Левонтина. Всех четверых прокурор отвел. «Встает прокурор и говорит: “А я считаю, что Левонтина не продемонстрировала своей квалификации как специалист”. Каждый раз суд соглашался». 

Глядя на все случаи некачественных судебных экспертиз с нарушением научных норм, можно сделать вывод, что эксперты работают «под заказ» —обслуживают интересы следствия. Но никаких прямых фактов коррупции в этом вопросе найти не удастся. Система требований следствия настолько отлажена, что даже по вопросам обвинения эксперт может понять, чего от него хотят. «Нет такого, что следователь идет к эксперту и просит его сделать определенную экспертизу за деньги — это фантастическая ситуация. Просто эксперт, который работает в госучреждении, понимает, каких выводов от него ждут. И если он их сделает — у него неприятностей не будет, защита не сможет их организовать. А если он сделает другие выводы — возможно, будут проблемы», — объясняет Илья Новиков. 

Сейчас нет никаких шансов пресечь производство таких некачественных экспертиз. «Пока судьи это устраивают, можно придумывать самые разные механизмы, но они все равно будут делать по-своему. Судье удобно написать приговор, опираясь на одно или несколько заключений экспертов. Если эксперт сделал заключение, то как бы этот факт можно уже не перепроверять другим. Пока Верховный суд считает, что это возможно, ничего радикального с этим сделать нельзя». 

Новиков отмечает, что это совершенно иначе работает в суде присяжных. «Там они видят, что к ним пришел непонятный мутный дядька, который либо мямлит и путается в бумагах, либо начинает наоборот говорить, что все вокруг ничего не понимают, и он здесь единственный эксперт. На присяжных это производит очень неблагоприятное впечатление». 

На сайте «Диссернета» для таких экспертов предусмотрена возможность дать объяснение своей позиции. Эти объяснения можно найти в разделе «полемика» на странице каждой экспертизы. Пока что на 15 опубликованных рецензий на экспертизы появился лишь один ответ. Вали Енгалович, один из авторов экспертизы по делу Игоря Рудникова о вымогательстве 50 тысяч долларов в СУ СК РФ по Калининградской области оказался недоволен рецензией на его экспертизу. Эту рецензию написали независимые эксперты Кузнецов и Секераж. Они заметили, что в его работе отсутствовала процедура исследования, были нарушены базовые принципы отраслей наук, в которых проводилась экспертиза –- психология и филология. Кроме того, они остались недовольны некорректным использованием методик, перефразированием и выходом за пределы профессиональной компетенции.

Вали Енгалович написал “рецензию на рецензию”, где ответил на претензии Кузнецова и Сегераж. В частности, он написал, что «Диссернет» создает у читателей сайта «иллюзию, что органы следствия всегда неправы, а сторона защиты всегда выступает на стороне неправедно осужденных. В то же время известны сотни и тысячи дел, когда обвиняемые утверждали, что их преследуют по политическим, религиозным и иным мотивам некриминального характера, а в деле имелись надлежащим образом задокументированные факты действительно совершенных преступлений». 

«По моему глубокому убеждению, если бы в России суд вершил генератор случайных чисел, он бы был более справедлив, чем нынешние судьи. Более интеллектуален, более разумен», —говорит один из основателей «Диссернета» Андрей Заякин. Он считает, что так как количество уголовных дел по мыслепреступлениям и словесным преступлениям растет, на сайте «Диссернета» со временем появится больше рецензий на разные судебные экспертизы по таким делам.

*По решению Минюста РФ, АНО «ЦНСИ» включен в реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента (7-ФЗ «О некоммерческих организациях»).