«Последней каплей стало письмо ученых»The alt attribute of the image

25 марта Министерство юстиции РФ включило в реестр НКО-иноагентов юридическое лицо, издателя научно-популярной газеты «Троицкий вариант — Наука». Это известное в среде ученых издание своими целями давно объявило противостояние наступающему мракобесию, просвещение и борьбу с деградацией российской науки. После начала боевых действий на Украине газета опубликовала открытое письмо российских ученых и научных журналистов с осуждением действий России, под которым подписались около восьми тысяч человек. 5 марта Роскомнадзор из-за письма заблокировал сайт «Троицкого варианта».

В интервью специальному корреспонденту «Новой газеты» Илье Азару астрофизик, доктор наук и главред «Троицкого варианта» Борис Штерн рассказал, что будет с газетой дальше, как повлияло письмо ученых на отношение к России в мире, и выразил надежду, что Третьей мировой все-таки не случится.

— В последнем номере газеты от 15 марта вы написали: «Может быть, «Троицкий вариант» объявят иностранным агентом, а может быть, оставят в покое». То есть вы предвидели такой сценарий?

— Конечно, предвидели, тем более мы никогда не скрывали, что мы получаем деньги от Дмитрия Борисовича Зимина, у которого фонд на Западе и который сам попал под статус иностранного агента. Это все в открытую было. И хотя политики мы чурались, но общественно-публицистической тематики — нет. В частности, то, что мы публиковали расследования «Диссернета» [раздражало] очень многих. Так что мы по всем параметрам подходили.

— А почему это тогда раньше не случилось?

— Потому что мы не были такими уж оппозиционными. Мы занимались популяризацией науки и краешком задевали политику — там, где она задевала нас или людей, близких к науке. Мы стояли далеко от начала «очереди» среди независимых СМИ. Но сейчас наступили другие времена.

Я думаю, что последней каплей стало известное письмо ученых и научных журналистов, которое было у нас опубликовано и вскоре заблокировано Роскомнадзором.

— Вас на странице в Facebook** поздравляют, называют этот статус «признанием на государственном уровне» или «знаком качества». А вы сами как относитесь к иноагентству?

— Это, конечно, не только признание, но и некие вериги тоже. Это новые проблемы для нас. Хотя сейчас главная проблема в том, что народу сейчас не до науки. Не читающему народу, а пишущему. Тяжело писать в такой ситуации. Кто сейчас сядет и будет писать о космосе, о биологии? Поэтому у нас сейчас будет дефицит профильных материалов.

Фото: trv-science.ru

— Кого-то может отпугнуть и иноагентство.

— Может, но смелых людей достаточно. Дело не в этом статусе, а в тяжелой моральной обстановке, когда, что называется, не поется. Мы еще подумаем, что теперь делать. Но решение, как «Троицкий вариант» будет к произошедшему приспосабливаться, мы еще не приняли.

— Но о закрытии речь, надеюсь, не идет?

— Не идет, но возможно нам придется выпускать газету реже, чем раньше. Мы руки не опустили, мы намерены сохранить наш флаг, наш бренд. Меры предпримем, но, наверное, будем выходить реже. Попытаемся пережить все эти времена.

— Вы говорили в интервью, что ваша газета — это «сопротивление надвигающемуся мракобесию». Оно все-таки побеждает, не удается оказать сопротивление?

— Удается! То, что мы имеем сейчас, другим словом называется, но оценки я бы делать не хотел.

— Расскажите про созданное недавно СМИ «Т-инвариант»?

— Это новое сетевое издание, которое развивает русскоговорящая научная диаспора. Она же и должна, по идее, обеспечить его работу. Необязательно именно российская диаспора. Русскоговорящий интернационал, так скажем (усмехается). Это важная штука. И мы намерены с ними сотрудничать. Но зависит все от того, насколько ее поддержит научная общественность за рубежом, потому что отсюда мы ее не вытянем.

— Вы в фейсбуке довольно резко выступили в отношении тех, кто не пишет слово <…>, тех кто уехал или остался, но молчит. Почему?

— Я резко против них не выступал, да и сам стараюсь обходиться эвфемизмами, просто выразил свое сожаление о том, что люди закрываются, сказав, что лучше, наоборот, активизироваться. Но никаких упреков. Понятно, что людям героизм не свойственен, и не надо от них его требовать. Но просто жалко. Я считаю, что бояться не надо, но стыдить за обратное я никого не собираюсь.

— При этом в вашей газете вы тоже слова <…> избегаете.

— Да, чтобы не подставляться, мы это убрали. И так всем все ясно, зачем такие прямые подставы?

— Что вы думаете о популярной сейчас точке зрения, что мы все виноваты в том, что это случилось, что сделали недостаточно? Как считаете, есть тут наша коллективная вина?

— Я противник коллективной вины, но с тем, что мы сделали недостаточно, я согласен. Не знаю, стоит ли это рассматривать как вину, наверное, можно. Но это точно не предмет для ненависти.

Борис Штерн на церемонии вручения первой ежегодной премии в области популяризации научных знаний «За верность науке», 2015 год. Фото: соцсети

Потому что коллективная вина часто приводит к коллективной ненависти, которая лишь увеличивает общее зло.

Но да, мы могли сделать больше. Жить было вполне комфортно — вот и жили комфортно, а делали недостаточно.

— А что, реально это было предотвратить? Вы говорили, что «один процент умных, образованных и хорошо мотивированных людей в обществе — огромная сила, которая может изменить все, пусть и постепенно».

— Не знаю, не знаю. Если брать нас, интеллигенцию, просветителей, то, конечно, нереально было [предотвратить]. Потому что страна обладает большой инерцией, и мы можем воздействовать только на ее малую часть. То, что мы делали, это процесс с большой константой времени, это все действует медленно.

— Сколько же надо времени?

— Пару поколений, наверное.

Но просвещение действовало! Мракобесие в сознании людей потихоньку отступало. Но кроме мракобесия, есть и более грубая сила, с которой бороться мы не в состоянии. Эта сила, как и мы, составляет один процент, но она может захватить государство, и это происходит гораздо быстрее.

— Видя эти акции с буквой Z, так и не скажешь, что мракобесие отступило.

— Этой самой буквы Z я почти не вижу. Только на некоторых автобусах, но это, видимо, решение по административной линии, да и то их меньше становится. Так что торжества буквы Z я особо не наблюдаю. В отличие от георгиевской ленточки в прошлые годы и символики времен Второй мировой войны.

— Как вы думаете, сколько ученых уже уехало? Или будут сейчас уезжать?

— Пока что среди моих знакомых никто не уехал, но за месяц можно сбежать и эвакуироваться, а ученые такого не делают. Думаю, многие уедут позже, но сначала им надо найти место работы, а это не столь быстрый процесс.

— Но отток «мозгов» еще усилится?

— Скорее всего, да. Но вы мне задаете вопросы, в которых я, честно говоря, профан (смеется).

— А что вообще ждет нашу науку, если она и так дышит на ладан?

— Ничего хорошего науку не ждет, потому что санкции для науки — это гвоздь в крышку гроба. Подавляющее большинство оборудования для науки — это импорт.

— И новый курс страны на изоляцию и поиск внутренних врагов едва ли положительную роль играет.

— Конечно. Кстати сказать, в науке немало людей, которые поддерживают политику партии и правительства. Их меньшинство, но их не мало. Это тоже надо иметь в виду. Я наблюдал некий раздрай внутри научных коллективов по этой части. А большинство было в шоке, а теперь — в подавленном настроении, когда работать не особо тянет.

— Есть какой-то шанс, что в рамках нынешнего курса на изоляцию и импортозамещение финансирование российской науки увеличится?

— Но из каких источников ее финансировать, если вся экономика садится, а им надо содержать силовиков? В это я не верю.

Да и если увеличат, то — не в коня корм, и наука, скорее всего, продолжит деградировать. Очень бы хотелось, чтобы что-то выжило, но это зависит от продолжительности кризиса.

— А людям во главе нашего государства наплевать что ли на это?

— Сейчас им на все наплевать, я думаю.

— Вы публиковали письмо от шефа офиса журналов Springer Nature о том, что они будут принимать статьи российских ученых. А в целом с этим могут возникнуть проблемы?

— По российской науке это ударит. Но единой позиции нет. Есть тенденция рвать связи. И это тоже некий вариант коллективной ответственности, но это можно в данном случае понять, потому что [в мире] у всех шок от происходящего.

Но отношения рвутся на уровне институтов и организаций, при этом есть шансы сохранить их с людьми на индивидуальном уровне. 

Фото: соцсети

Что касается публикаций в журналах, то Springer Nature высказался, что будет печатать статьи российских авторов, а в других изданиях может быть и по-другому. Здесь нет единой политики. Думаю, статьи российских ученых все-таки будут принимать в западных журналах, но где-то могут, например, ввести дурацкое правило не указывать российскую принадлежность. Но я не думаю, что это будет повально.

А разрыв отношений на уровне институтов будет, и это сильно подкосит проекты, где были задействованы международные деньги. А самый тяжелый удар — санкции на высокотехнологическое оборудование.

— Международное научное сотрудничество, кажется, находится даже в более низкой точке, чем в советское время?

— Вполне возможно, что и хуже, чем было в 70-е годы, потому что тогда Запад стремился налаживать связи. Но что будет дальше, предсказывать просто глупо.

— Что вообще думаете о том, что борьба Запада с Путиным затрагивает всех россиян, в том числе тех, кто не поддерживает <…> и президента?

— Да, Запад перебарщивает, и мы как раз пытаемся эту стену немножко пробить. Перебарщивая, Запад теряет союзников, просто отталкивает людей. Так что мы будем прошибать стену, и письмо восьми тысяч ученых и научных журналистов этому уже поспособствовало. Им трясли и говорили, зачем вы всех одним скопом [дискриминируете], когда есть люди, которые выступают против.

— Что можете как ученый сказать о биологических лабораториях на Украине, в которых по версии Минобороны РФ, на деньги сына Байдена и Сороса якобы разрабатывали биологическое оружие?

— Это абсолютная чушь, грубая пропагандистская дешевка. И ее уже как следует раздраконили Евгений Кунин и другие специалисты. Это абсолютная бредятина.

— А насколько реально, что Украина разрабатывала ядерное оружие?

— Я сомневаюсь, что она реально к этому готовилась, хотя могла бы, но эту вещь трудно скрыть, это требует времени. Я думаю, что заявления с их стороны [о возможной подготовке] были тоже пропагандистскими.

— Как астрофизик, изучающий Вселенную, скажите — мы успеем найти пригодную для жизни планету, построить корабли и улететь отсюда до начала третьей мировой?

— Я не прорицатель, но колонизация Марса займет где-то век. Я верю, что когда-нибудь будет колонизация экзопланет в других звездных системах, но это займет тысячелетия.

— В общем, не успеем.

— Не успеем, но может, третьей мировой вообще не будет. Я все-таки немножко оптимист.