Среди многочисленных проявлений гражданского общества есть и такой феномен, как вольное сетевое сообщество Диссернет, объединяющий учёных, непримиримо настроенных к липовым диссертациям. В общем-то, ученые в важные для страны времена никогда не сторонились политической жизни — достаточно вспомнить выборы в Верховный Совет СССР в 1989 году, когда многие ученые стали народными депутатами. О сообществе Диссернет Activatica решила поговорить с одним из его основателей, кандидатом физико-математических наук и доктором биологических наук, заместителем директора Института проблем передачи информации РАН Михаилом Гельфандом.
Почему довольно известные ученые стали заниматься таким проектом, как Диссернет?
У всех отцов-основателей были разные траектории на этом пути. Физик Андрей Заякин, работавший в Университете Сантьяго-де-Компостела, исследовал, какие данные можно получить, опираясь на публичные источники, в частности, на реестры недвижимости в США. И нашёл там много интересных фамилий, например, депутатов Госдумы, владеющих недвижимостью в США, в частности, Владимира Пехтина, тогда даже появился термин «пехтинг». Когда началась движуха с диссертациями, он обнаружил, что это тоже замечательный объект для изучения и переключился на работу с ними. Физик Андрей Ростовцев следил за проектом VroniPlag в Германии, отслеживающим плагиат в диссертациях, и задумывался можно ли что-то аналогичное сделать в России. Журналист Сергей Пархоменко пришёл к этому с журналистской стороны, ему это стало интересно. А я, в силу стечения обстоятельств, был первым, кто начал этим заниматься с формальной стороны.
Была такая история, когда директором колмогоровского интерната МГУ назначили бывшего комсомольского деятеля и аспиранта химфака Андриянова, который вдруг защитил диссертацию по истории. Когда он стал директором интерната, многим выпускникам это не нравилось, а попытки обратиться к ректору ни к чему не приводили. Тогда кому-то из них пришло в голову посмотреть его диссертацию, и оказалось, что статей, на основе которых она якобы была написана, нет в природе. Клуб выпускников физматшколы им. Колмогорова написал заявление в ВАК (Высшая аттестационная комиссия), на него не отреагировали. А мы опубликовали эту историю в газете «Троицкий вариант», ею заинтересовались журналисты. Выпусков этих журналов в библиотеках не было, но Андриянов позвал журналистов и показал номера, в которых даже типографское оформление не совпадало с принятым, была перепутана нумерация страниц. Фотограф Игнат Соловей сфотографировал оглавление этих номеров и там оказалось много статей, авторы которых защищались, как и Андриянов, в диссовете по новейшей истории МПГУ, председателем которого был профессор Данилов. В результате поднялся большой шум, была образована комиссия Минобрнауки, в которую вошли несколько историков и я, как член Общественного совета при Минобрнауки. В результате работы комиссии диссовет распустили, ректор МПГУ Матросов потом ушел в отставку, а Данилова исключили из экспертного совета ВАК, был такой локальный хэппи-энд. Так я пришёл в эту историю. В конечном счете, все те люди, которые до этого общались в ЖЖ, решили, что надо бы встретиться и поговорить. Это была зима 2012-13 года и это было, в каком-то смысле, учредительное собрание Диссернета.
Какой основной инструмент проверки диссертаций?
Программа проверки диссертаций была написана Андреем Ростовцевым, в народе она известна как «Диссерорубка профессора Ростовцева». Не надо её путать с коммерческой программой «Антиплагиат», которой много кто пользуется. У «Диссерорубки» простой принцип – это очень много запросов к Яндексу. И когда мы объявляли краудфандинг, отдельно нам дарили квоты на поисковые запросы, потому что с одного IP-адреса поток запросов не должен превышать определенной величины. Но этими квотами можно делиться и нам многие подарили свои квоты, что в каком-то смысле тоже было проявлением сетевого активизма. Доступ к «Диссерорубке» есть не у всех, потому что это ещё и ресурсы, и вычислительные мощности, и наша база данных. Поэтому мы стараемся делать эту часть работы сами. Совсем открытая система может работать только в ситуации полного доверия, а в российской действительности, к сожалению, такого нет и нас очень легко было бы подставить: взять любую диссертацию, разрисовать её как угодно маркером и потом говорить, что Диссернет публикует фейки. Поэтому любой кейс просматривается человеком, который должен следить, чтобы такого не происходило. А любая открытая система станет очень уязвимой.
Есть какие-то основные принципы, которыми руководствуется Диссернет?
Первое принципиальное правило, что Диссернет занимается проверкой только формальных вещей, которые может проверить любой грамотный человек: наличие некорректных заимствований, их источники, и существование публикаций. Компьютерный анализ определяет источники текста и места, в которых надо смотреть совпадения – появляется раскрашенная табличка постраничных заимствований. А дальше приходит живой человек и начинает проверять, что там случилось. Например, если это диссертация по истории, то там может быть большое цитирование источников. Если чужой текст выделен как цитирование, – шрифтом, кавычками, отступом, – то это нормальная цитата. Если совпадающий текст никак не отделяется от авторского, то это криминал. И это, конечно, проверяют люди. Второй общий принцип – Диссернет не работает по заявкам, это не средство сведения счётов. Есть очередь диссертаций на проверку и «Диссерорубка» их рубит.
Довольно долго мы не занимались медициной, потому что не понимали, как там всё устроено. Потом я поговорил с очень хорошим доктором, он на меня ласково посмотрел и спросил: «Миша, а почему вы думаете, что к медикам надо относиться как к убогим?». И мы очень осторожно вошли в эту область. Там есть дополнительный этап контроля – медицинские диссертации проверяют несколько человек. Первоначальную раскраску делает машина, потом кто-то из активистов выверяет это вручную, проверяет неправильность заимствований, потом есть этап ОТК, где кто-то из опытных людей просматривает всё еще раз и подтверждает некорректность заимствований.
Всё же, как выбирают диссертации для проверки, кем занимается Диссернет?
Есть иллюзия, что Диссернет занимается исключительно чиновниками и депутатами, это неправда. Действительно, Диссернет начинался с ярких персонажей, которые были на виду, но сейчас это систематический проход по всем наукам. Это работает по-разному: есть массовый просмотр по специальностям, когда сравниваются все авторефераты со всеми, и при нахождении сходства проверяются уже сами диссертации. Это делается тотально по наукам. Сейчас по такому же принципу работает журнальный проект, который ведут Лариса Мелихова, Андрей Ростовцев и Анна Абалкина, когда на совпадение проверяются статьи из журналов. Там тоже много интересного, например, статьи, опубликованные много раз с разным составом авторов, причем в одном и том же журнале. Есть другой подход: когда видно, что в одном диссовете защищено несколько плохих диссертаций, и есть основания подозревать «фабрику» диссертаций, тогда начинаем смотреть целиком – что вообще там защищалось. Или, если известно, что под руководством какого-то профессора защищено несколько липовых диссертаций, то начинают смотреть все остальные работы, защищенные под его руководством.
В какой-то момент мы проверили всех членов экспертных советов ВАК и диссертации, защищенные под их руководством. Во многих науках ситуация оказалась очень мрачной, в частности, в экономике. Совет по науке при Минобрнауки обратил внимание министерства, что в экспертных советах ВАК есть люди, явно причастные к защите некачественных диссертаций. После этого какие-то советы, в частности, экономические, довольно сильно почистили. Пару лет назад было опубликовано чудесное коллективное письмо, в просторечье называемое «письмо о гектаре» (с понятной коннотацией – не присядут рядом), подписанное членами экспертных советов, не желавших, чтобы в составе советов оставались люди, замешанные в такой деятельности. И довольно много народу из разных экспертных советов его подписало.
А кто чаще всего защищает липовые диссертации?
Помимо никому не известных чиновников районного уровня, больше всего защит среди преподавателей, профессоров и врачей, которые списывают друг у друга. В медицинских диссертациях бывают четыре типичных ситуации. Часто в отделении или на кафедре пишут на разном материале диссертации по строго заданной схеме, как по шаблону, меняя таблицы и картинки. Ещё чаще переписываются обзорные главы – это очень распространённая вещь. Но первые две ситуации, хотя и являются нарушением научной этики, всё же не так страшны. Серьёзная ситуация, когда списывают всё целиком, включая данные. Но самое страшное в медицинских диссертациях, когда есть прямой подлог – меняется название болезни и лекарства, но сохраняется вся статистика: дозы, схемы приёма, изменения анализов в результате приёма. Бывает, что числа, суммы не сходятся в таблицах – и это признак прямого подлога, того, что исследование никогда не было сделано. И это, конечно, сильно расстраивает, ведь в конце каждой диссертации есть клинические рекомендации.
Есть какая-то цель, которой следует проект?
В основном Диссернет занимается рутинной деятельностью. Даже нет цели лишить определенных людей ученой степени или их опозорить. Если говорить о социальной цели, то это – закрыть лавочки по производству липовых диссертаций, потому что хорошо видно, в каких местах это происходит массово. Если диссертационный совет принял два неправильных решения, которые потом были отменены ВАКом, то такой совет распускается, и такие примеры уже есть. Другое дело, что никто нам не докладывает, распущен совет по результатам нашей работы или по другой причине, скажем, состав перестал удовлетворять критериям Положения о диссовете. Другая проблема – что никто не мешает после роспуска совета собраться тем же людям в немного другом составе и сделать новый совет.
Для участников проекта это дело чести?
Я всегда объясняю так – попробуйте в День десантника надеть берет и пройти по городу. Вот так же не надо на визитной карточке или в интернете упоминать липовую степень. Девальвация научных степеней – нехорошая вещь. В какой-то момент ты говоришь «я доктор наук», а тебе в ответ – «знаем, все вы доктора, диссертацию купили». В естественных науках, всё же, есть какой-то гамбургский счёт, а в общественных, гуманитарных – это реальная проблема. С другой стороны – это как спорт, это интересно. Для Ростовцева это уже исследовательский интерес, он работает с социологами, которые изучают Диссернет как общественное явление. Можно нарисовать граф, где в вершинах будут люди, а стрелочками будет показано отношения научного руководства и оппонирования и по структуре этого графа можно вычислить опасные места. Это уже хорошая наука получается. В журнальном проекте у Ростовцева тоже исследовательский интерес. Для других людей – это частично попытка почистить систему, хотя бы свою область науки, частично – как спорт.
Но ведь это занимает довольно много времени.
Коллекционирование марок тоже занимает время. Можно коллекционировать марки, а можно кейсы, среди которых бывают очень прикольные. Прелесть такой плоской структуры в том, что люди приходят туда с самыми разными мотивировками и делают самые разные части этого процесса. Кому-то в качестве хобби интересно сделать красивый сайт.
Люди, приходящие в проект знакомы друг с другом?
Кто-то с кем-то знаком, но большинство нет. Скажем, есть человек, который делает техническую работу по первоначальному анализу текста, и ясно, что один человек такой объем работы физически сделать не может: видимо, там сидит самостоятельная ячейка, которая общается с остальной сетью через этого человека. Он выступает координатором группы, про которую никто не знает. Поэтому вопрос, – "Сколько людей работает в Диссернете?», – не имеет ответа, этого просто никто не знает. И это хорошо, потому что это даёт системе устойчивость. Бессмысленно начинать кого-то репрессировать, хотя есть люди, от которых зависит больше, и те, от кого зависит меньше. Но кого бы машина не переехала (в любом смысле), пройдёт этап восстановления связей, и они восстановятся. Это повышает уровень спокойствия участников, потому что бессмысленно атаковать распределённую сеть.
Вы назвали себя «вольным сообществом». Насколько значимо здесь слово «вольное»?
Значимо, потому что каждый человек сам принимает решение, хочет ли он этим заниматься, чем он хочет заниматься и в каком объеме. Любой человек может написать нам письмо, что я хочу помочь тем-то и тем-то. Есть единственное правило – серьёзные решения принимаются четырьмя отцами-основателями, которые начинали проект и с самого начала не возражали, чтобы их имена стали известны. Так что серьёзные структурные решения принимаются этой четвёркой. Но даже направления развития определяем не мы, точнее, не только мы. В какой-то момент пришла Лариса Мелихова из Санкт-Петербурга и предложила систематизировать информацию по университетам, сделала чудесный проект «Диссеропедия российских вузов», где по любому вузу можно посмотреть, кто из его сотрудников засветился в Диссернете. Потом нескольким коллегам стало интересно разбираться с журналами – появился журнальный проект. Есть люди, которые продолжают заниматься рутинным анализом, публиковать кейсы, писать заявления о лишении учёной степени. Есть общее понимание того, что хочется делать, но частности люди делают сами, как считают нужным. Если в какой-то момент надо принять решение, делаем мы это или нет, то отцы-основатели обсуждают это по электронной почте.
Приходится взаимодействовать с госорганами?
Нельзя лишить человека степени, не обратившись в госорганы. У нас разработана процедура, когда от имени конкретных людей пишется заявление по стандартной форме с указанием на заимствования, оно направляется в ВАК, а оттуда оно идет в экспертный совет по соответствующей науке. По правилам экспертный совет первым делом должен направить эту работу на рассмотрение в тот диссовет, который её утверждал. Там бывает по-разному – одни признают, другие не признают, что, конечно, случается гораздо чаще. Экспертный совет ВАК рассматривает заключение диссовета, а окончательное решение утверждает президиум ВАК. На нашем сайте есть таблица по написанным заявлениям, где можно отслеживать прохождение диссертации по всем стадиям и принятые по ней промежуточные решения. Кому интересно – могут следить. В какой-то момент, незадолго до своей отставки, министр Ливанов по предложению Совета по науке при Минобрнауке ввел меня в состав Президиума ВАК, и я изнутри могу там немножко партизанить.
Можно ли применить опыт и методологию Диссернета ещё в каких-нибудь областях?
Анализ журналов, которым мы занялись, это пример уже немного другой истории. В этом контексте интересны ваковские или вузовские журналы. Это примерно та же методология, но на другом материале, плюс анализ состава редколлегий и правил для авторов. Немного смотрели судебные решения – там есть стандартная часть, которая должна быть общей, а вот когда дословно повторяется описание преступления, то это означает, что судья его не писал, а его принесли на флешке: невозможно совершить второй раз ровно такую же, во всех мелких деталях, кражу. Широко это не пошло, но немножко коллеги это смотрели.
Насколько такой горизонтально распространённый активизм, как Диссернет, способен менять общество?
Диссернет уже меняет общество, и это видно. Пять лет назад было невозможно представить, что кто-то напишет отрицательный отзыв на автореферат – никто ни с кем не связывался. Сейчас люди вспомнили, что это возможно, и появляются примеры, когда на действительно слабую работу пишут отрицательные отзывы. Ну и банально вал защит сейчас стал на десятки процентов меньше по сравнению с 2010-2012 годами. Третья сторона – репутационная. В прошлом году я был на Кольском полуострове, куда меня пригласили прочитать лекцию, и мне рассказали историю про директора одного из местных горно-обогатительных комбинатов, который на своей визитной карточке перестал писать, что он кандидат экономических наук. Наверное, разумный директор, которому когда-то для солидности «подарили» диссертацию, – и теперь он убрал это упоминание с визитки. И люди из разных экспертных советов говорили мне, что просто вал ерунды стал меньше.
Осталась ли у чиновников мода на научную степень?
Я не знаю статистики, но думаю, что нет. Потому что можно влететь. Был в московском правительстве такой достойный человек, Алексей Комиссаров, который сам отказался от степени. А можно, как Мединский, цепляться за степень до неприличия. У меня была идея объявить о диссертационной амнистии – дать год на то, чтобы отказаться от диссертаций, и тогда никаких репрессий не будет. По-видимому, технически это невозможно, но было бы очень хорошо. С чиновниками проблема в том, что помимо того, что диссертация в какой-то момент стала элементом престижа, как правильная машина, красивая секретарша, швейцарские часы, на это завязаны какие-то «печеньки». Вот у медиков консультации просто врача, врача-кандидата или доктора наук официально стоят по-разному. На это может быть завязан карьерный рост. Директора московских школ – очень плохой контингент, среди них очень высокий процент людей, списавших диссертации, в основном педагогических наук. А ещё есть чудесная история Ирины Ильичевой, которая не списала диссертацию, а просто купила диплом кандидата педагогических наук и остаётся и депутатом Мосгордумы и директором школы. У чиновников это может быть завязано на аттестации. Кроме того, чиновники в качестве запасного аэродрома довольно часто становятся ректорами вузов, а для этого надо иметь степень.
Возможно ли оказывать давление на Диссернет?
Тяжело. Во-первых, большая часть людей анонимны. Ну, вот можно давить на меня, угрожать закрытием лаборатории. Допустим, я поддался, испугался, перестал этим заниматься. Но останутся все остальные. Несчастные фигуранты иногда пишут заявления. Депутат Мосгордумы Сметанов, которого в конце концов лишили степени, писал депутатский запрос в следственные органы, просил проверить, чем мы занимаемся. Мы сходили к следователю, рассказали чем занимается Диссернет, следователь всё записал. А прямого давления со стороны государства мы не испытывали – это и бессмысленно, и крики начнутся. Сейчас, если ситуация не прямо касается политики, государство старается гасить любые вопли. Если меня куда-нибудь вызовут и попросят перестать заниматься Диссернетом, то первым делом, вернувшись домой, я напишу об этом в фейсбуке. Журналисты пойдут ко мне интервью брать – зачем властям это надо? Мы не настолько представляем опасность для государства, чтобы одновременно надавить на несколько десятков человек: до сих пор все наезды были результатами частной инициативы.
Есть гражданское общество, которое что-то делает: пытается спасти памятники архитектуры, тушит пожары, дежурит в хосписах, борется с точечными застройками, спасает от вырубки парки. Есть проект «Последний адрес», ваш Диссернет. Таких пока не так много в абсолютном значении, но есть такая теория, что для изменений в обществе нужен сравнительно небольшой процент людей, которые ведут себя по-другому, не как основная масса...
Это правда. Возьмём 1991 год, когда ситуацию в Москве реально развернул сравнительно небольшой процент общества – несколько десятков, в лучшем случае, первые сотни тысяч человек, которые стояли вокруг Белого дома, это меньше процента от населения Москвы. Но их действия изменили ситуацию. В 2012 году на марши тоже выходили десятки тысяч, но этого оказалось недостаточно, потому что развернуть ситуацию можно, когда она колеблется. Когда ситуация стабильная, нужен более сильный толчок, чтобы вылететь из глубокой потенциальной ямы. А в ситуации неустойчивого равновесия, чтобы ситуация изменилась в любую сторону, достаточно небольшого толчка. Как раз таким был 1991 год, любой путч – это состояние неустойчивого равновесия. Сейчас мы в еще более глубокой потенциальной яме, и я вижу, что власть учла уроки 2012 года и идёт интенсивное промывание мозгов. Ценность всех этих движений – она двоякая. Во-первых, она позволяет людям сохранять чувство собственного достоинства, нет ощущения, что ты лёг на спину и поднял лапки. И мотивировка людей заниматься диссертациями, помимо прочего, ещё и эта. Человек понимает, что он делает разумное, интересное дело. По-хорошему, надо напускать на Диссернет социологов, чтобы они изучали это как социальное явление.
Есть и вторая ценность. В чем была проблема России, чего удалось избежать в Восточной Европе в конце 1980-х-начале 1990-х, почему там получилось провести политические реформы, а у нас нет? В Восточной Европе намного сильнее была традиция независимой политической мысли, независимой политической деятельности. И когда коммунистическая государственная машина начала сыпаться, там уже были люди с готовыми проектами, которые могли подобрать то, что разваливается, и начать делать. А в России, по разным причинам, сил не хватило и в результате пришлось в аппарате оставлять людей из прошлой эпохи. Представить себе люстрацию было невозможно, страна бы остановилась. В результате мы имеем тот реванш, который мы наблюдаем. Поэтому роль низовых движений, и именно за это их не любят, в том, что в них банально нарабатывается опыт практической деятельности. Вот есть добровольцы, которые тушат пожары, и если мы сейчас захотим поменять верхушку МЧС, то есть сильные организаторы, которые умеют организовывать тушение пожаров. Если мы вдруг захотим поменять департамент аттестации научных кадров, то в Диссернете уже есть люди, которыми можно заполнить этот департамент, и они всё сделают быстро и хорошо.
Уже есть такой пример – государственный центр паллиативной медицины пригласили возглавить Нюту Федермессер, человека, создавшего фонд помощи хосписам «Вера».
Совершенно верно! Если бы государство не было идиотом, то в каких-то областях этих людей нужно было бы инкорпорировать, как есть, а не устраивать возню с регистрацией всех добровольческих организаций и не пытаться создавать что-то казённое и параллельное. От этого всем было бы лучше. Третья сторона – это то, что люди привыкают принимать самостоятельные решения и понимать, что государство – это не наше всё, что можно выкусить достаточно большой кусок действительности и обустроить его так, как считаешь нужным. В 2012 году у меня была возможность три минуты выступить на митинге на площади Сахарова. И я тогда сказал: давайте не делать революцию, не выйдет, а захватывать муниципалитеты. И тогда был призыв некоторых молодых людей в местные советы, даже кому-то удалось избраться. Чем больше самых разных движений, которые могут заниматься чем угодно, тем лучше. Они создают основу – есть ткань, из которой потом что-то может вырасти. Чтобы ожог зарастал, нужны здоровые клетки, их не обязательно должно быть много, но потом от них будет зарастать поражённая ткань. В этом смысле любая такого рода деятельность является замечательной. Вплоть до общества филателистов – люди собираются и занимаются своим делом, им от государства ничего не нужно. Крайне важен опыт независимой содержательной деятельности. Скажем, они будут выбирать себе председателя и собачиться по этому поводу. И привыкнут к идее, что выборы – это выборы.
Был чудесный опыт, проведённый над обезьянами. Клетка с обезьянами, в клетке висит банан. И при попытке какой-то обезьяны этот банан взять, всех обливают водой. После нескольких сеансов, когда кто-нибудь пытается этот банан сорвать, сами обезьяны его и оттаскивают. Потом их обливать перестают, но культура осталась. Подсаживают новую обезьяну, все знают, что бывает, и её оттаскивают от банана, она понимает, что так делать нельзя, хотя и не знает почему. Постепенно всех обезьян заменяют на новых, в клетке не остаётся никого, кого бы обливали водой, а банан всё равно сорвать не дают. Это передача культурных навыков.
Это ровно то, что происходит в российском обществе: показательные процессы над активистами, закон об иностранных агентах. Выбирают случайных людей и на их примере показывают, как делать не надо. Чтобы в обществе произошли перемены, не надо быть такими обезьянами. В биологии есть такой «синдром выученной беспомощности»: если крысу долго бить током при попытке выйти из загона, она перестаёт пытаться покинуть круг. Можно потом открыть загон, но она всё равно останется там сидеть. Любая гражданская активность – это средство от синдрома выученной беспомощности. Во всем зависеть от государства, в том числе психологически, с любым знаком, – это культурная традиция, но есть и другая культурная традиция – зависеть от государства необязательно. И её надо поддерживать.
Все фото: Вадим Кантор