С
Андреем Заякиным мы познакомились в 2013 году. Я пытался изучать
диссертации уральских политиков на предмет плагиата, но не мог
разобраться, как технически это делать. Написал письмо Сергею
Пархоменко, который представлял гремевший тогда «Диссернет», а тот свел
меня с загадочным блогером «Doctor_Z» – в миру физиком Андреем Заякиным,
одним из основателей сетевого сообщества, занимающегося поиском
ворованных диссертаций. Пообщались мы результативно: Заякин помог
освоиться с инструментарием и совместными усилиями мы обнаружили массовые заимствования в диссертации замглавы администрации свердловского губернатора Алексея Багарякова (это был лишь штрих к его портрету, но весьма характерный).
Теперь Андрей Заякин приехал в Екатеринбург – в четверг он как представитель «Диссернета» собирается участвовать в заседании диссертационного совета УрГЮУ, где будет обсуждаться вопрос лишения научной степени очередной жертвы разоблачителей, депутата Заксобрания Ленобласти Дмитрия Ворновских. Помимо этого, ученый привез с собой материалы для нескольких новых разоблачений на уральском материале. Некоторые из них будут опубликованы на Znak.com в ближайшее время.
– Чем вы занимались до «Диссернета»?
– Я занимался и продолжаю заниматься теоретической физикой. С 2007 года я, в основном, работал в Европе, в Испании, но теперь вернулся в Россию.
– Почему вы уехали в Европу? Это был эпизод «утечки мозгов»?
– Это распространенный способ делать карьеру в теоретической физике – перемещаться с места на место, из одного института в другой. Это не дает ученому засиживаться на одном месте. Образование получают в одной стране, PhD делают в другой, постдок в третьей. Ученый вынужден каждый раз доказывать свою компетентность. Это создает конкурентный рынок труда и высокую академическую мобильность.
Что касается «утечки мозгов», то главная проблема тут не в том, что из России уезжают ученые (как я уже сказал, ученые перемещаются между разными странами во всем мире, это как раз нормально). Проблема в том, что ученые в Россию не приезжают. Это объясняется ненормальной системой найма академического персонала. По сути, наше миграционное законодательство не делает разницы между таджиком, который подметает дворы, и европейским профессором. Плюс чрезмерные меры безопасности, когда на работу ты должен ходить через колючую проволоку, а в библиотеку записываться за неделю. Все это делает Россию непривлекательной страной для ученых. При этом я сам знаю много людей, которым было бы интересно поработать с русскими, потому что им нравятся наши научные школы и еще не доломанные институты.
– Как появился «Диссернет»?
– Его создали четыре человека: Михаил Гельфанд, Сергей Пархоменко, Андрей Ростовцев и я. Каждый пришел со своими идеями. Что касается меня лично, то я начал в одиночку заниматься диссертациями наших депутатов. Это случилось после того, как Госдума приняла свой закон, отвечающий на «акт Магнитского» – закон, в том числе запрещающий усыновление российских детей в США. Как раз в этот момент я был в Москве, стоял конец декабря, непролазная египетская тьма вокруг, внутренняя и внешняя. Я размышлял о депутатах, полагая их явными людоедами, на которых негде ставить клейма. Но как ученый я понимал, что это интуитивное ощущение и оно должно быть обосновано, как учит нас Мартин Хайдеггер: «Нет ничего без основания». Я думал, как бы можно было доказать низкие моральные качества наших депутатов? И тут мой взгляд упал на колонны Ленинской библиотеки. В ту же секунду я вспомнил, как немцы обошлись со своим фон унд цу Гуттенберг и понял, что это и есть решение. Нужно проверять их диссертации.
– И что, вы пошли домой, включили компьютер, скачали диссертацию какого-то депутата?
– Я восстановил свой членский билет в Ленинской библиотеке и, вернувшись за границу, стал внимательно изучать её сайт. Там обнаружилась возможность за определенную плату легальным образом просматривать диссертации, имеющиеся в хранилище. И я пошел просто по алфавитному списку депутатов, и уже на Абубакирове меня ждал успех. Тогда еще не было программного инструментария, который позднее создал Андрей Ростовцев. Я просто брал отдельные фразы из диссертаций, вбивал их в «Яндекс» и так пытался найти первоисточники (сейчас существующий скрипт Ростовцева, по сути, делает то же самое, только автоматически).
Но я не устаю повторять, что единственный инструментарий, который нужен для такой работы, – это просто глаза и руки. Вся прелесть нашей работы состоит в том, что её может повторить любой и прийти к абсолютно тем же выводам, не имея специфических средств и знаний. Всё, что мы делаем, – мы сравниваем тексты, читаем и пишем. Как оказалось, с точки зрения общества это гораздо более востребовано, чем теория струн и квантовая электродинамика, которыми я занимался до этого.
– А Гельфанд, Пархоменко, Ростовцев как подключились?
– Ростовцев был моим коллегой по борьбе за Институт теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ), которую научное сообщество, к сожалению, проиграло Ковальчуку. Ростовцев плотно занимался делом Андрея Андриянова, который смог окучить ректорат московского университета и стал директором СУНЦ МГУ. У этого господина Андриянова обнаружилась «паленая» диссертация по химии, и её удалось оспорить, его лишили степени. У него там были не только заимствования, но и ссылки на собственные несуществующие публикации (многие забывают, что поиск таких ложных ссылок – еще одно важное направление нашей работы). Эта диссертация попала под нож комиссии замминистра образования Игоря Федюкина, которая изучала диссертации, защищенные в Московском педагогическом государственном университете (в итоге им удалось довести до рассмотрения по существу 17 дел, а у 11 отозвать научные степени). В составе этой комиссии работал Михаил Гельфанд, третий сооснователь «Диссернета». А с Сергеем Пархоменко мы познакомились в рамках проекта «Все в суд», целью которого было доказать в суде нарушения на выборах в Госдуму в 2011 году. В итоге мы все вчетвером обменялись email-адресами и начали работать вместе. Сложился сильный кумулятивный эффект, и проект сразу «выстрелил». И по сей день мы действуем относительно независимо друг от друга, каждый на своем участке. Пархоменко выступает в медиа, Гельфанд взаимодействует с Минобразования, Ростовцев отвечает за программное обеспечение и сервер, а я в основном занимаюсь жалобами по лишению наших жуликов ученых степеней. Именно за этим я приехал в Екатеринбург.
– Сколько человек участвует в работе «Диссернета»?
– Сложно сказать точно, потому что далеко не все члены сообщества публичны и некоторые взаимодействуют с проектом через одного из сооснователей, не будучи знакомым с другими. Я думаю, что постоянно, кроме нас четверых, работает около десятка человек. Новые люди на нас тоже выходят. Какое-то время мы пытались набирать и волонтеров, но это дело такое: ты тратишь силы на обучение человека, а он, поработав немного, уходит. Поэтому сейчас мы предпочитаем иметь дело с энтузиастами, которые выходят на нас сами.
– Вас часто путают с системой «Антиплагиат», вы имеете к ней отношение?
– Мы устали объяснять, что никакого. В диссертационных советах сидят безмозглые люди, которые пишут в своих заключениях в ответ на наши претензии: «Анализ “Антиплагиата” не подтвердился». Но мы никогда не ссылаемся на «Антиплагиат» и вообще ни на что, кроме самого текста работы-плагиата и текста работы-донора. Мы кладем два текста, и остальное неважно – «Антиплагиат», «Диссернет»… Текст сам по себе содержит доказательства истинности или ложности. Это точно соответствует римской формуле «res ipsa loquitur» – «вещь говорит сама за себя».
– Зачем в конце 1990-х – начале 2000-х чиновники так массово покупали диссертации?
– Это нужно сравнить с культурными явлениями самого примитивного порядка. Зачем люди вставляют в нос золотые кольца, делают татуировки? Тут что-то такое же.
– Может быть, диссертации дают карьерные преимущества?
– Есть разные мнения на этот счет. Мои знакомые юристы, например, утверждают, что судьям и прокурорам наличие ученой степени серьезно помогает в карьере.
– Сколько может стоить липовая диссертация?
– Не знаю, у нас почти нет инсайдеров в среде создателей диссертаций. Можно только догадываться и судить по некоторым предложениям. Сходите, например, на сайт господина Лугина, с которым мы судились (цена работы там – 200-250 тысяч рублей, срок – 10 месяцев; оговаривается, что можно найти предложения за 50-100 тысяч, но им лучше не доверять – прим. Znak.com). Кстати, судя по вердикту Мосгорсуда по делу «Пархоменко против Лугина», у нас в России можно торговать диссертациями, и ничего такого в этом нет.
– Есть ли примеры людей, которые раскаялись в воровстве диссертаций или в том, что помогли их своровать?
– Мы наблюдали прекрасное преображение людей, которые добровольно отказывались от нечестно полученной научной степени. Был, например, министр правительства Москвы по науке и технологиям Алексей Комиссаров. Человек добровольно отказался от научной степени с весьма достойной формулировкой, не крутил и не вилял. После этого он ушел с госслужбы и, насколько мне известно, доволен своим решением.
Были и другие примеры. Осенью 2013 года Алексей Навальный с нашей подачи отправил жалобу на диссертацию депутата Виктора Звагельского, которую тот защитил только в феврале. Выяснилось, что диссертация его еще не вышла из ВАК. Когда появилась жалоба Алексея, Звагельский отозвал свою диссертацию, не делая никаких публичных заявлений. Впрочем, я считаю, что Звагельский тоже перешел на сторону добра. Замминистра экономразвития Михаил Осеевский тоже снял свою диссертацию с рассмотрения (хотя через два года он почти ту же муру, лишь слегка исправленную, все-таки защитил, так что он на сторону добра не перешел). Был пример молодого ученого Бориса Кузнецова и еще ряд других. Всего по нашим жалобам отозваны порядка десяти степеней, еще одиннадцать до нас отозвала комиссия Федюкина, которую можно назвать «Протодиссернет».
– Правильно ли я понимаю, что, согласно предположениям «Диссернета», коррупция охватывает не только диссертационные советы в вузах, но и ВАК? Как устроена эта система?
– Есть диссовет вуза, который торгует диссертациями. В нем — два-три активных члена, которые постоянно выступают научными руководителями или оппонируют на защитах друг друга. И, как правило, заместитель председателя этого совета сидит в экспертном совете ВАКа, осуществляя функцию «крыши», давая правильное направление любому аттестационному делу, приходящему в совет. В результате выносится решение, что плагиат – это не плагиат, жулик – не жулик, а «Диссернет» – клеветники. Одна из предпосылок к существованию такой коррупции в экспертном совете ВАК – то, что его члены не получают никаких денег за свою деятельность. По-моему, это неправильно. Они выполняют роль судей, а если вы не будете платить обычным судьям приличную зарплату, что произойдет? Судьи начнут брать взятки.
– Если в диссовете регулярно защищаются ворованные диссертации, значит ли это, что весь диссовет коррумпирован, все его члены?
– Есть активные махинаторы (научные руководители, рецензенты, оппоненты), есть те, кто не хочет особо вникать в происходящее, и есть те, кто просто спят на заседаниях этих диссоветов. В каждом случае нужно разбираться отдельно. Мы не обвиняем никого, не доказав личную вовлеченность. В общем, это либо коррупция, либо некомпетентность. В любом случае эти люди себя дискредитировали.
– Насколько сильно противостояние диссоветов, которых вы обвиняете в коррупции?
– Особенность системы в том, что чаще всего жалоба на диссертацию спускается в тот же самый диссовет, где она защищалась. Естественно, его члены крайне не заинтересованы признаваться в коррумпированности. Ведь сообщение о том, что присуждение ученой степени признано ложным, будет десять лет висеть на их сайте, и там будут указаны все фамилии – научного руководителя, оппонентов, рецензентов. Если же появится второе такое решение, то совет будет разогнан. То, что у нас в стране диссоветы являются «судьями в собственных делах», мне кажется противоестественным, но в ВАК считают иначе, ссылаясь на какие-то национальные традиции.
– Что могло бы улучшить ситуацию с воровством диссертаций?
– Во-первых, отмена срока давности. Сейчас он составляет десять лет, а для диссертаций, защищенных до 1 января 2011 года, объявлена амнистия (это плохо, потому что зло и порок остались в системе вместе с этими фальшивыми диссертациями). Я полагаю, что сроки давности в этом деле вообще не нужны. Как мы можем амнистировать диссертацию врача, который своровал её, просто поменяв в тексте своего коллеги слово «кровь» на слово «лимфа» (это реальный случай из нашей практики)? С формальной точки зрения эта диссертация остается действительной, актуальной, и описанные в ней «испытания» клинических методов считаются реальными. А что если кто-то решит ими воспользоваться в своей медицинской деятельности?
Во-вторых, нужно отменить норму отсылки спорных диссертаций в свои же диссертационные советы. В-третьих, ввести плату за работу экспертов ВАК. В-четвертых, приглашать на защиту диссертаций иностранных экспертов, которые не срослись с коррумпированной системой.
– Как происходит диалог с властью, с Минобразования, Госдумой? Вас слышат?
– Начинают слышать. С одной стороны, две или три недели назад Госдума отклонила предложенный нами законопроект об отмене сроков давности у диссертаций. С другой, с Минобразования у нас складывается диалог. Мы этим довольны, ибо не ставим себе задачу заниматься оппозиционной или конфронтационной деятельностью. Наша главная задача – публично лишить ученых степеней людей, которые сфальсифицировали диссертации, и прогнать с кафедр людей, которые им в этом помогли.
Постепенно Минобразования осознало масштаб проблемы. Для этого нам понадобилось много раз объяснять, сколько диссоветов торгуют диссертациями, сколько горе-экспертов прикрывает их в ВАК. Мы донесли до министра, что коррупция в этой сфере тотальна. Нас услышали: из ВАК прогнали 23 эксперта, почищены примерно 500 диссоветов из 2,5 тысячи. Впрочем, сделано еще мало, а «диссероделы» составляют такое мощное лобби, что сопротивление очень сильное. Недавно министерство номинировало нас на премию как один из лучших интернет-проектов года – думаю, это признание наших заслуг.
– Сейчас «Диссернет» меньше занимается персональными разоблачениями, а больше исследует мошеннические кластеры, «фабрики фальшивых диссертаций». Про одно такое разоблачение в уральском вузе писали и мы. Как много таких «фабрик» в стране?
– Крупных – несколько десятков.
– Как реагирует на ваши разоблачения академическое сообщество?
– Адекватно. Нас регулярно приглашают в научные учреждения, на конференции, зовут рассказывать о нашей работе.
– За время вашей работы ситуация с покупкой диссертацией изменилась?
– Кое-где лажу продолжают гнать, как будто про нас и не слышали. Иногда мы пытаемся остановить липовые диссертации еще на стадии защиты, хотя я прихожу к выводу, что это контрпродуктивно. Если не дать защитить фальшивую диссертацию, через полгода ее защитят с минимальными изменениями. Гораздо лучше дать защититься, а потом подать жалобу и лишить жулика ученой степени.
– Наука носит международный характер, поэтому для многих ученых, которые приняли участие в фальсификации диссертаций, может быть болезненной международная огласка их мошенничества. Работа «Диссернета» имеет резонанс за рубежом?
– К сожалению, меньше, чем нам хотелось бы. В то же время почти во всех странах существуют аналогичные общественные организации, которые занимаются схожей деятельностью. На Западе эта проблема тоже существует, хотя масштаб у нее гораздо меньший. «У них» воруют гораздо аккуратнее и тоньше. У нас министерство недавно оправдало мою «пациентку», у которой в диссертации было 250 ворованных страниц. А на Западе человека могут лишить степени за один украденный абзац. И это правильно.
– Вы вернулись из Европы в Россию и намерены заниматься здесь наукой. По-вашему, что изменилось в научной среде за те восемь лет, что вас не было?
– Большую часть времени я все-таки буду посвящать «Диссернету», это большая успешная работа, которую я не хочу бросать. Что касается научной среды, то пока я пробыл здесь слишком недолго, чтобы давать оценки. Первые впечатления: денег стало больше, а атмосфера значительно ухудшилась из-за административного давления и закручивания гаек. Ученым мешают все, кто только может помешать. Мешают академической мобильности, мешают выбирать темы. Иностранных специалистов пригласить почти невозможно. Люди задавлены бюрократической работой, написание отчетов занимает до трети рабочего времени.
– Ученым мешают осознанно, из каких-то идеологических соображений, или это просто издержки системы?
– Есть общие принципы функционирования бюрократических систем, один из которых гласит, что с определенного момента такой системе не нужен объект управления, ей достаточно самой себя. Возможно, что-то подобное и происходит в российской науке.