«Безобразие нужно делать гласным»

Для чего «Диссернет» создаёт базу судебных экспертиз

Сообщество «Диссернет», известное борьбой за чистоту диссертаций, заинтересовалось проблемой судебных экспертиз. Совместно с проектом Amicus curiae учёные создали базу экспертиз, выполненных с явными нарушениями. Причём каждая из них отрецензирована реальными специалистами в этой области – они указывают на ошибки и нарушения. Авторы проекта призывают адвокатов присылать им подозрительные – или, наоборот, образцовые – экспертизы из своих дел. «Улица» поговорила с координатором проектов «Диссернета» Ларисой Мелиховой и адвокатом Михаилом Бирюковым о том, чем база плохих экспертов может быть полезна защитникам.

«Среди учёных известно, кто чего стоит»

– Лариса, расскажите, как «Диссернет» перешёл от диссертаций к судебным экспертизам?

ЛМ: Есть такой стереотип, что «Диссернет» занимается исключительно списанными диссертациями. Это и верно, и не верно. Сейчас наше поле деятельности сильно расширилось, и мы занимаемся «ландшафтом псевдонауки» в целом. Проще говоря, выявляем самые разные виды академических нарушений, всевозможных фальсификаций – публикаций, монографий и всего-всего.

Координатор проектов «Диссернета» Лариса Мелихова:

В какой-то момент мы обнаружили, что есть ещё одна область, в которой тоже много псевдонауки. Как ни странно, это судебные экспертизы.

– Почему «странно»?

ЛМ: Это специфическая область, но там всё равно есть свои научные правила. Но оказалось, что этим правилам зачастую никто не следует. Ситуация усугубляется закрытостью и секретностью. Даже коллеги или студенты судебных экспертов могут не знать, какие экспертизы ими пишутся. В таких условиях возможны любые нарушения.

Лжеэксперты из базы «Диссернета» делают вид, что они учёные. И под прикрытием своей учёности они пишут всё, что им угодно. Никто это не проверяет, суд принимает всё на веру и копирует в обвинительное заключение. В итоге у таких лжеэкспертов всё идёт очень хорошо.

Поэтому мы захотели выставить эту область на свет – как делаем с диссертациями. Например, из-за срока давности мы не можем добиться, чтобы человека лишили учёной степени. Но мы можем вывесить свой анализ на сайт, поднять шум, рассказать журналистам про нарушения этого человека. Он сохранит степень – но все будут знать, чего на самом деле она стоит.

И мы решили, что здесь можно сделать то же самое: вывести область судебной экспертизы из темноты на свет. Пусть хотя бы научное сообщество узнает об этой проблеме.

Проект Amicus Сuriae начал схожую работу раньше нас, они собрали большую базу судебных экспертиз. Теперь это совместный проект, который мы развиваем вместе. И перед нами стоит задача собрать базу данных про самих лжеэкспертов. Сейчас человек заходит на сайт «Диссернета», чтобы найти коллегу или просто какого-нибудь учёного – и посмотреть, всё ли в порядке с его диссертацией, публикациями. Мы бы хотели, чтобы участники судебного процесса так же заходили на сайт и смотрели: а что за эксперт участвует в деле?

Конечно, мы не ждём, что лжеэкспертов прямо завтра начнут выгонять или лишать аккредитаций. Но надеемся на репутационные последствия для них.

– Были ли конкретные дела, которые подтолкнули «Диссернет» заниматься экспертизами?

ЛМ: Для меня точкой невозврата стало дело о «кукле Путина».

СМИ рассказали про экспертизу по этому делу, которую делали сотрудники Пермского госуниверситета, люди с учёными степенями. Что они там написали – это уму непостижимо, я даже могу процитировать. «Женщины и лица поздней взрослости обладают особой чувствительностью, восприимчивостью и повышенной возбудимостью» – а значит, их должно «особенно оскорбить» такое изображение президента. Лично я как женщина и «лицо поздней взрослости» очень оскорбилась не куклой, а этой экспертизой. И подумала, что безобразие нужно делать гласным.

– Михаил, какие главные проблемы «гуманитарной» судебной экспертизы вы видите?

МБ: Первая и главная проблема – отсутствие квалификации у тех специалистов, которых правоохранительные органы привлекают к даче заключений и написанию справок. Это приводит к неверным выводам, и, как следствие, неправосудным судебным решениям.

– Лариса, а вы согласны, что главная проблема – это квалификация экспертов?

ЛМ: Знаете, и согласна, и нет. Действительно, часто встречаются случаи, когда человек окончил трёхмесячные курсы судебной экспертизы – и уже пишет. Как Наталия Крюкова, которая прославилась вместе с Александром Тарасовым, в том числе из-за дела «Мемориала»*. Крюкова – учитель математики, у неё есть степень кандидата педагогических наук. При этом она пишет экспертизы по лингвистике, психологии, культурологии, религиоведению – на все руки мастер, чего изволите. При полной некомпетентности она считает себя вправе делать всё что угодно.

А бывают другие случаи. У нас в базе есть эксперт Евгений Тарасов (отец эксперта Александра Тарасова. – «АУ»). Доктор наук, лингвист, работает в Институте языкознания РАН – судя по всему, он не липовый, а настоящий специалист. Но в его экспертизах такая же ахинея, как в экспертизах Крюковой.

Мы объясняем это ангажированностью, а не некомпетентностью. У Тарасова есть задача: он знает, в чём обвиняется человек, и должен это обвинение подтвердить. А дальше суд может вообще не разбираться – экспертиза почти целиком вставляется в обвинительное заключение и дело готово. А как же – учёный написал, доктор наук.

– Имена Крюковой и Тарасова почти стали нарицательными. А почему мы так часто видим фамилии одних и тех же экспертов?

ЛМ: Действительно, у них счёт идёт уже на десятки экспертиз. Безумное количество людей ими посажено. Почему их так часто привлекают? Видимо, потому что экспертизу часто заказывает следствие, а суду тоже очень удобно, когда есть человек, который напишет то, что нужно.

Эксперт не должен выходить за пределы своей компетенции, это очень важная вещь. Если лингвист оценивает речь с точки зрения лингвистики, то он не должен писать, что в речи обнаружены признаки клеветы. Потому что клевета – это уже уголовное преступление, это должен решить суд на основе заключения эксперта. А «лингвист» берёт и пишет, что была клевета. Это для суда очень удобно, поэтому он и приглашает таких «экспертов» из процесса в процесс.

– Михаил, а как вообще закон регулирует назначение экспертиз? Могут ли следователь и суд «штамповать» экспертизы, которые ему удобны, в одном и том же экспертном учреждении?

МБ: К сожалению, органы прокуратуры – как было в случае с «Мемориалом» – и органы следствия свободны в выборе специалистов, привлекаемых для подготовки справок, заключений или экспертиз. Всё-таки суды чаще обращаются к более-менее авторитетным экспертным учреждениям. А следствие стремится заказывать экспертизы у печально известных Крюковой и Тарасова.

Вообще, у защиты в суде есть возможность заявить, какое экспертное учреждение является наиболее авторитетным, чьё заключение может быть принято всеми участниками процесса. Но чаще мы сталкиваемся с тем, что дела приходят в суд со справками, заключениями и документами, выполненными неквалифицированными экспертами. И суд основывает своё решение именно на этих документах, не утруждая себя назначением комплексной, повторной, комиссионной экспертизы. А ходатайства защиты о назначении подобных экспертиз не удовлетворяет.

Дело в том, что для суда ни одно доказательство не имеет заранее установленной силы. И суд по своему внутреннему убеждению оценивает компетенцию того или иного эксперта, необходимость назначения экспертизы и её значимость для данного дела.

Возвращаясь к делу «Мемориала» – там мы заказали комиссионное заключение специалистов на справку, подготовленную Крюковой и Тарасовым. Опасаясь, что это заключение не будет приобщено к делу, мы имплементировали его основные тезисы в наше возражение. Но это заключение было приобщено в полном объёме – 124 страницы, подписанные целым рядом специалистов. И мы смогли использовать его как в изложении своей позиции, так и в предстоящих прениях.

– Бывает ли, что суд отклоняет экспертизу? Или не принимает в расчёт из-за заключения специалиста?

МБ: В данном случае комиссионное заключение было приобщено к делу – и, естественно, являлось одним из доказательств по административному иску. А вот оценку заключения суд давал по своему внутреннему убеждению. И повлиять на эту оценку, сформировать её – наша задача в ходе изложения позиции в прениях.

Адвокат Михаил Бирюков:

Но на практике мы видим, что суд считает доводы административного истца или стороны обвинения более убедительными и весомыми. С чем это связано? На наш взгляд, с политически мотивированной позицией суда.

– То есть проблема «гуманитарных» экспертиз – это проблема прежде всего политических дел?

ЛМ: В основном такая экспертиза используется в политических делах. Часто в «религиозных» – в делах Свидетелей Иеговы**, Хизб ут-Тахрир***. Государство решило объявить их экстремистами, и дело эксперта – просто написать, что они экстремисты. И это идёт в обвинительное заключение без всякой проверки, оценки.

МБ: Абсолютно согласен с вами. В политически мотивированных делах заключения и рецензии наших специалистов судом, как правило, не принимаются во внимание. А вот в обычных делах – например, о защите чести и достоинства, где часто проводится лингвистическая экспертиза, – суд более вменяемо подходит к позициям экспертов.

В нашей практике специалисты часто оказывались более убедительными для суда, чем эксперты, которые привлекались другой стороной. И заключения тех же специалистов, которых мы привлекли к делу «Мемориала», в других процессах клались в основу решений суда.

– Всегда ли назначение экспертизы обоснованно? Или эксперты помогают следствию сделать дело из ничего?

МБ: Во многих случаях требование о назначении экспертизы можно рассматривать как необоснованное. Потому что для определения тех или иных дефиниций не требуется никаких специальных лингвистических познаний. Как не требуется учёной степени или справки, чтобы на основании общих понятий дать оценку тому или иному факту или высказыванию.

Экспертизы нужны для сложных случаев – когда действительно нет ясности. Когда высказыванию или материалу может быть дана разная оценка. А бывает, что экспертиза просто служит подпоркой для позиции обвинения, чтобы доказать недоказуемое.

ЛМ: Бывают удивительные дела, когда вообще непонятно, для чего проводится экспертиза. Дела, высосанные из пальца, где суд сам может определить, было оскорбление или нет. Но всё равно заказывается экспертиза – просто потому что так удобно.

Мне очень нравится дело о беспричинном плевке в полицейского. Есть экспертиза, которая объясняет, что плевок является универсальным оскорблением. На эту экспертизу написал рецензию историк Дмитрий Дубровский. И объяснил, что вообще-то плевок нельзя назвать универсальным оскорблением – у некоторых народов он, наоборот, является похвалой.

– А почему плевок был «беспричинным»?

ЛМ: Так его назвал эксперт. Вы можете найти экспертизу на сайте «Диссернета».

«Получается ненаучная ахинея»

– А есть ли вообще какие-то законодательные требования к квалификации экспертов? Или достаточно трёхмесячных курсов?

ЛМ: Насколько мне известно, нет никаких требований. Курсы – это один из вариантов. А многие эксперты вообще не заканчивали никаких курсов, просто они считаются специалистами в своей области. К сожалению, «своя область» – понятие очень расширенное. Лингвистическую экспертизу не может делать филолог, который занимался творчеством Пушкина или Шекспира. Это задача для лингвиста, который разбирается в структуре фразы.

МБ: В законе не закреплены какие-либо требования, которыми можно руководствоваться при выборе эксперта или специалиста. Общее положение – он должен обладать достаточными познаниями в исследуемой области. А «достаточность» познаний определяют следствие или суд.

Как правило, специалисты, которые привлекаются к такого рода экспертизам, действительно имеют справки об окончании курсов. Хотя на самом деле приобрести специальные познания за три месяца невозможно. Можно получить методологию написания заключений. Но комплексное видение, системные знания, позволяющие анализировать текст и делать научно обоснованные выводы, – нет, их получить на коротких курсах невозможно. 

– Правильно ли я понимаю, что эти эксперты обычно не имеют научного авторитета? 

ЛМ: Я уже приводила пример Евгения Тарасова, который вроде бы имеет научный авторитет. Он пишет меньше, чем Крюкова, но тоже участвовал в ангажированных экспертизах. И тут как раз важна закрытость: он знает, что коллеги никогда не прочтут эти его экспертизы. Именно этот подход мы бы хотели разрушить. И добиться, чтобы научное сообщество могло оценивать, что пишут другие ученые. 

– Как «Диссернет» анализирует экспертизы?

ЛМ: Сотрудники «Диссернета» тоже не являются специалистами по лингвистике, психологии или культурологии. Поэтому к каждой экспертизе у нас прилагается рецензия такого специалиста. И рецензент пишет, в чём заключаются недостатки экспертизы, почему она не является научной. Так что на сайт мы выкладываем не наше мнение о том, что экспертиза ненаучна, а мнение специалиста, которому мы доверяем.

– Как «Диссернет» определяет, кто специалист, а кто – нет?

ЛМ: Всё-таки мы вращаемся в среде учёных. Есть учёные, которым мы доверяем, у которых есть знакомые в разных областях науки. Они могут подсказать, кто является специалистом. Среди учёных известно, кто чего стоит.

МБ: Есть понятие научной репутации – и она неоспорима, вне зависимости от гражданской позиции или политических убеждений. Она объективна, её признают все, кроме судов (смеется). В отдельных случаях репутация не может быть взвешена на весах Фемиды и остаётся на совести конкретного судьи. 

– Лариса, вы упоминали проблему ангажированности экспертиз. Но как определить грань между использованием неправильной методологии и ангажированностью? Может быть, такие эксперты искренне заблуждаются?

ЛМ: Что значит «неправильная методология»? Эксперт обязан сослаться на методологию и объяснить, какую именно методику он использует. Ведь эти методики известны и лицензированы.

Координатор проектов «Диссернета» Лариса Мелихова:

Но бывают эксперты, которые пишут, что опираются на методику, а на самом деле используют что-то непонятное. И получается ненаучная ахинея.

Если бы у нас действительно была состязательность суда, в нём должны были состязаться экспертизы. У одного эксперта своё мнение, а у другого – другое. Оба они ссылаются на методики и могут объяснить свои доводы. А дальше суд может решить, кто из экспертов оказался убедительнее. Но когда экспертизу пишет Крюкова, то вообще непонятно, какая там методика, на что эксперт опирается.

Мы составили целый список таких нарушений: отсутствие методики, нарушение логики повествования, перефразирование текста – когда эксперт пересказывает цитату по-своему и исследует не текст, а свою интерпретацию. Вырывание из контекста, когда из длинной записи берётся одна фраза. Так, в известной экспертизе Натальи Крюковой и Виталия Батова фраза «Убей в себе раба» была признана экстремистской. «Эксперты» не поняли, что в этой фразе есть отсылка к Чехову: они сказали, что главное слово «убей», а значит, это призыв к убийству. О методике и не приходится говорить: если бы они следовали ей, рассуждение было бы другим.

– Михаил, а какие претензии к экспертизе у защитников в деле «Мемориала»?

МБ: Защитники не являются психологами и лингвистами. Поэтому претензии помогли сформулировать лингвисты и психологи. Могу процитировать, что сказал доктор филологических наук профессор Анатолий Баранов.

Претензия к экспертизе по делу «Мемориала»

Профессиональная подготовка Крюковой и Тарасова, отсутствие следов научной деятельности в сфере лингвистики и психологии порождают серьёзные сомнения, что они способны проводить лингвистические, психологические и психологолингвистические экспертизы. Таким образом, авторы справки не профессиональны, авторы не владеют методами лингвистического исследования, не обнаруживают знания о психологических методах исследования. Авторы справки заимствуют фрагменты текстов других авторов и не ссылаются на источник, представляя их как результат интеллектуальной деятельности, иными словами, справка содержит некорректные заимствования. Справка содержит некорректный вопрос о возможности, который не решается в рамках лингвистических экспертиз. Исследование, описание которого представлено в справке, бездоказательно, выводы специалистов-экспертов являются необоснованными. Авторы справки выходят за рамки компетенции специалистов-психологов и специалистов-лингвистов, выступая как правоведы, специалисты по политологии, внутренней политике, религиоведению. Авторы справки необъективны и выступают не в роли экспертов или специалистов, а как выразители своей гражданской позиции. Они предубеждены и могут быть заинтересованы в выводе, поскольку подвергаются критике в исследуемом материале.

Подобного рода оценки дали и другие специалисты, кандидаты и доктора наук. Они солидарны в такой оценке квалификации специалистов, характере и обоснованности их выводов, доказательной ценности их справки. На основании их позиции мы формируем свою позицию – непримиримой критики данной справки и невозможности положить такие выводы в основу судебного решения, предусматривающего ликвидацию ПЦ «Мемориал».

– Если экспертиза субъективна и ангажирована, можно ли эксперта привлечь к ответственности?

ЛМ: Были такие попытки. Насколько я помню, в одном деле экспертиза Крюковой была признана несоответствующей всем нормам и исключена. Но такие случаи происходят чрезвычайно редко.

Координатор проектов «Диссернета» Лариса Мелихова:

Я знаю, что в России есть нормальное экспертное сообщество. И они переживают, что эта область так выродилась. Они пытаются бороться с лжеэкспертами, но их голос пока не слышен.

МБ: Ни к уголовной, ни к административной ответственности таких специалистов привлечь нельзя. Акт непризнания судом квалификации того или иного эксперта не влечёт последствий для общей судебной практики, поскольку у нас не прецедентное право. И если один суд отказался рассматривать заключение Крюковой как доказательство, сочтя её квалификацию недостаточной, – это не основание для того, чтобы другой суд отклонил исследование. Поэтому речь идёт именно о научной добросовестности и репутационных издержках. Но, как мы понимаем, таким специалистам, как Тарасов и Крюкова, репутационные риски не грозят. Потому что они грозят только тем, у кого есть научная репутация.

Юристы и пессимисты

– «Диссернет» призывает адвокатов присылать заключения из своих дел. Для чего это нужно?

ЛМ: Смотрите, сейчас на нашем сайте опубликовано 27 лжеэкспертиз, но это только начало. Мы хотим, чтобы их было больше – для этого и нужны заключения из других дел. У нас по каждому случаю можно посмотреть полный текст экспертизы и рецензии на неё. Специалисты могут изучить всё досконально, неспециалисты – ограничиться кратким списком нарушений.

На сайте есть информация о самих «экспертах», об организациях, от имени которых они действуют. Много экспертиз «Центра социокультурных экспертиз», который возглавляет Крюкова. К сожалению, факультет журналистики СПбГУ штампует много таких лжеэкспертиз, да и другие университеты. Как всегда в «Диссернете», у нас всё открыто, можно убедиться своими глазами. И хочется, чтобы база была больше.

– А адвокаты охотно присылают экспертизы и заключения?

ЛМ: Вот с этим как раз большая проблема. Одни адвокаты не понимают, зачем это нужно. Другие говорят, что наша инициатива очень важна – но они связаны договорными обязательствами и не могут передавать документы. Мы решили, что не публикуем ничего из длящихся процессов, но даже по завершённым делам адвокаты не всегда хотят давать заключения. В общем, мы не знаем, какие у них с этим проблемы, но видим: пока что адвокаты делятся информацией крайне неохотно. Может быть, когда им будет ясно, что это нужно и важно, этот процесс упростится.

– Михаил, как вы считаете, для адвокатов такая база была бы полезна?

МБ: Безусловно! Потому что она даёт нам основания для критического подхода к заключению тех или иных специалистов в судебном процессе. Даёт понимание, к каким специалистам можно обращаться.

Адвокат Михаил Бирюков Для нас это очень ценная база. Мы сможем опираться не на собственные ощущения, а на проверенный инструментарий. Поэтому я поддерживаю призыв «Диссернета».

Я хочу отдельно обратиться к юристам, которые ведут процессы в гражданских судах и сталкиваются с добросовестными заключениями, скажем, по делам о защите чести и достоинства. Пожалуйста, присылайте такие заключения – это тоже позволит расширить базу. Именно от адвокатов и юристов зависит, сможет ли «Диссернет» сделать базу обширной, верифицируемой, удобной, авторитетной для использования в нашей же работе.

– Как вы думаете, почему ваши коллеги неохотно присылают экспертизы?

МБ: Во-первых, не все пока знают об этой инициативе. Во-вторых, не все практикуют по такого рода делам. Думаю, коллеги, работающие по так называемым политически мотивированным делам, пришлют экспертизы «Диссернету». Я постараюсь напоминать им об этом важном проекте.

ЛМ: Некоторые адвокаты, с которыми я общалась, выражали пессимизм. Они говорят: «Проблема наших судов не в экспертизах, а в том, что суд зависим. Когда суд будет хорошим – экспертизы будут хорошими».

МБ: Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Уже сейчас нужно критически оценивать проведённые экспертизы и формировать пул экспертов с безупречной научной репутацией. Суд может измениться, но к этим изменениям нужно заранее подготовиться. Нужно знать типичные ошибки и пробелы в экспертизах, знать специалистов, которые могут давать квалифицированные, научно обоснованные заключения. Каким бы ни был суд, без такого банка данных нам будет сложно работать.

Поэтому я не поддерживаю коллег, которые пытаются оправдать своё бездействие необъективностью суда. Это не повод, чтобы не заказывать научно обоснованные заключения и рецензии. Это не повод, чтобы не использовать все имеющиеся у адвоката возможности для отстаивания позиции подзащитного.

База «Диссернета» уже в обозримой перспективе позволит обращать внимание судов и надзорных инстанций на критерии, которыми судьи руководствуются, принимая и отвергая заключения. Массив отрицательных заключений даёт нам инструмент, чтобы в надзорных жалобах говорить об ангажированности, неквалифицированности экспертов. И о необоснованности принятия тех или иных экспертиз в качестве доказательства.

ЛМ: Хочу напомнить: когда «Диссернет» только начинал работу, многие говорили, что списанных диссертаций море, по многим истёк срок давности, так что мы ничего не сможем изменить. Прошло несколько лет, и уже более 600 человек, несмотря на все препоны, лишены учёной степени.

– Но эксперта нельзя лишить статуса эксперта…

ЛМ: Пока что нельзя. Но кто знает, что нас ждёт в будущем? Изменится ситуация, сначала репутационная. Потом появится давление научного сообщества. Может быть, когда-нибудь изменится и законодательство. Хотя сейчас мы рассчитываем только на репутационные механизмы.

– Генри Резник регулярно просит президента уравнять стороны в процессе и наделить защиту правом назначения экспертизы. Может ли это помочь?

ЛМ: Должна быть состязательность экспертиз. Не должно быть ситуации, когда суд говорит: «Мы этому эксперту верим, потому что мы ему заказали экспертизу».

МБ: Безусловно. Сейчас суд может отказаться приобщать заключения, которые подготовили специалисты, привлечённые защитой. Суд может отказать в назначении комиссионной, повторной, дополнительной экспертизы. А если будет закреплена обязанность рассмотреть и удовлетворить обоснованную, мотивированную просьбу адвокатов, то это приведёт к настоящей состязательности процесса. У суда будет два документа, и выбор одного из двух нужно будет аргументировать.

Не просто «доверяю, потому что доверяю», credo quia absurdum. А доверяю, потому что этот документ более мотивирован. И чем он мотивирован, суд тоже должен будет подтверждать. А пока что суд принимает как доказательство экспертизу одной из сторон – отказывая второй стороне в праве представить свои доказательства. И таким образом просто уходит от оценки доказательств второй стороны при вынесении приговора.