С. Пархоменко― Сюжет мне не чужой, так вышло, что я, будучи человеком совершенно не ученым ни в каком смысле слова и очень далеким от всякого академического, но несколько лет уже участвую в большом и все разрастающемся проекте «Диссернет», многие знают, что это такое. В связи с этим у меня много стало друзей, коллег, которые так или иначе связаны с Академией или с академическими институтами, или с крупными университетами, вообще со всей этой научной средой. И я вынужден за этим внимательно следить, и получаю удовольствие от того, что за этим внимательно слежу.
И, конечно, эта история, которая случилась в конце минувшей – в начале этой недели, она производит сильное впечатление. Не только потому, что это имеет реальное существенное значение для отечественной науки, а значит, для развития страны, потому что все-таки сегодня не много осталось на свете стран, которые свое благополучие добывают из нефтяной скважины. Большая часть стран – и я вот в одной из таких сейчас нахожусь – добывают свое благополучие все-таки из собственной головы, из знаний, из технологического развития, из прогресса, из идей. И все-таки фраза: нет ничего более практичного, чем хорошая теория, она в современном мире много раз доказала свою справедливость. Но вопрос не только в этом.
История с академией – я попробую сейчас это объяснить – это история очень политическая и очень идеологическая. И это история очень характерная для сегодняшней России, для государства, которое медленно из авторитарного превращается в тоталитарное. И совершенно не случайно это происходит именно сейчас. Вообще много вещей в этой истории, которые кажутся очевидными. Ну, например, принято говорить, что все, что связано с борьбой за академию, это борьба за академическую недвижимость. Действительно еще с ранних советских времен в собственности академии оказалось очень много прекрасной недвижимости, больших участков земли в Москве, в Петербурге, в разных других городах, академия существует по всей стране, и она существует еще и в виде нескольких таких территориальных отделений. Например, есть Сибирское отделение Академии наук, самая знаменитая его часть – это Новосибирский академгородок, который сам по себе роскошная недвижимость, во всяком случае, в масштабах Новосибирска и области, есть Дальневосточное отделение. В общем, по всей стране есть действительно много земли, много зданий, много жилья, много административной всякой недвижимости и так далее, и понятно, что в современных условиях есть масса людей, которые хотели бы этим как-нибудь поуправлять, а по возможности, с помощью этого как-нибудь обогатиться.
И вот самая поверхностная такая и самая примитивная идея заключается в том, что, ну, академия-то никого не волнует, все эти престарелые ученые никому не нужны, а вот недвижимость – это да. Хочу напомнить, что проблема с академической недвижимостью была в целом решена больше трех лет тому назад в 2013 году, когда был принят такой особенный закон о реформе Российской Академии наук, по существу, конфискационной реформе Российской Академии наук, и основное содержание этого закона заключалось именно в том, что было создано ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), которое, собственно, и является управляющим теперь всей академической недвижимостью. Академику Фортову, который сделался тогда главой Академии наук, удалось договориться – и многие сегодня считают, что это важная победа, которую он смог одержать – удалось договориться о том, что существовал мораторий на управление этой недвижимостью, на какие-то операции с этой недвижимостью – нельзя было продать, нельзя было подарить, переоформить и так далее, мораторий, который продолжался сначала 2 года, потом стал продолжаться 3. Но он тоже сегодня кончился.
Поэтому мы можем считать, что, в общем, с недвижимостью проблема решена – кто хотел отнять недвижимость у Академии наук, тот отнял недвижимость у Академии наук. Тогда вопрос: а чего, собственно, они вяжутся?
Есть второй сюжет, и этот сюжет очень личный, этот сюжет называется Михаил Валентинович Ковальчук. Есть такой человек, чрезвычайно влиятельный. Я чуть не сказал: чрезвычайно влиятельный в российской науке. Значит, в российской науке он вообще нисколько не влиятельный. Он в свое время, еще в 80-е годы с огромным трудом и с огромным скандалом защищал свою докторскую диссертацию, там всякие большие академики тогда его обвиняли, что он много чего там списал и много чего там выдумал, и что научная ценность этой работы равна нулю.
Он не ученый, конечно. Он околонаучный администратор. Он сегодня является президентом Курчатовского института, и это огромное научное учреждение, опять-таки с огромными всякими запасами недвижимости, с серьезным государственным финансированием, и чрезвычайно важное как государственное учреждение. Его, как вот этого вот научного администратора, преследуют всякие несчастья во взаимоотношениях с собственно научной общественностью.
Научная общественность его за своего не держит и ведет себя чрезвычайно обидно в отношении этого человека. Он дважды или даже трижды, я не помню точно, пытался сделаться академиком – не смог этого сделать, не проходит, его забаллотировали. Все, чего он добился – это уровня члена-корреспондента Академии наук, и в этом качестве его административные возможности оказались ограниченными, потому что по уставу академии, не академик не может быть ни президентом Академии наук, ни вице-президентом Академии наук. Какое-то время там была небольшая хитрость, когда Ковальчук был исполняющим обязанности вице-президента, потому что казалось, что его все-таки вот-вот сейчас удастся продавить в академики. Не удалось продавить.
Более того, в 2013 году, незадолго, собственно, до этой знаменитой реформы Академии наук произошла трагикомическая ситуация, когда Ковальчук, несмотря на очень серьезное давление, не был переизбран директором одного из еще крупных академических институтов, Института кристаллографии Академии наук, это тоже очень крупное и важное научное учреждение, в частности, связанное с космосом, с самыми разными всякими делами, и давили-давили, но в результате двух туров выборов, в результате двух попыток голосований Ковальчук не был переизбран на следующий срок главой этого института, и, в общем, с довольно большим позором должен был его покинуть.
И вот очевидцы говорят, что именно тогда в кулуарах вот этих самых выборов Ковальчук сказал свою историческую фразу: если я не нужен этой академии, то тогда эта академия не будет нужна никому. И тогда, дескать, он объявил этой академии войну, и тогда он подготовил весь вот этот конфискационный закон 2013 года, и вообще все, что происходит в академии с тех пор, это личная месть Михаила Ковальчука своим бывшим коллегам за то, что они его не признают за своего, не пускают в большие начальники, не дают ему сделаться президентом Академии наук, а он очень хочет.
Вообще принято считать, что Михаил Ковальчук – это тот человек, которого хочет видеть на посту главы Академии наук президент Путин. Михаил Ковальчук вообще, если вдруг кто не помнит, часть, важная часть одного очень влиятельного российского семейства, которое принято обозначать словосочетанием «братья Ковальчуки». Хотя там не только братья, действительно их есть два брата, вот Михаил Ковальчук и его брат Юрий Ковальчук. Но есть еще дети этих Ковальчуков, и они тоже ого-го.
Вот этот Юрий Ковальчук, например, он глава банка «Россия», того самого банка, который один из первых попал под международные санкции, поскольку сыграл, как считается, большую роль и в создании коррупционной империи кремлевской, и в финансировании и поддержке агрессии против Украины и Крыма. И, кроме того, этому самому Ковальчуку формально – вообще формально там именно этот Юрий, а Михаил – он, типа, так сказать, в науку пошел. Так что формально главой считается Юрий Ковальчук, но понятно, что они там оба вдвоем, и всегда они фигурируют вдвоем.
Еще это Национальная Медиа Группа, между прочим, это очень серьезная, очень влиятельная сегодня и богатая корпорация в области медиа, которой принадлежит и газета «Известия», и большой пакет акций Первого канала, и большой пакет РЕН ТВ, и Русская служба новостей. И, между прочим, с 2014 года этой самой Национальной Медиа Группой руководит, формально ее президентом является хорошая знакомая президента Путина гимнастка бывшая Алина Кабаева.
Кроме того, Ковальчук – это еще и много недвижимости в Москве, в частности, коммерческой недвижимости, в том числе в самом центре на Тверской улице и так далее. И именно с этой стороной бизнеса семьи Ковальчуков часто связывают этот исключительный интерес к Академии наук, потому что, если кто занимается в Москве недвижимостью, тот должен любить эту самую академическую недвижимость.
Есть еще Борис Ковальчук, сын этого Юрия, который сегодня глава правления тоже очень крупной богатой организации под называнием Интер РАО, это монопольный экспортер электроэнергии из России, а раньше он был директором Департамента приоритетных национальных проектов. Помните, была такая идея фикс, что у нас правительство будет с помощью приоритетных национальных проектов управлять, вот, Бориса Ковальчука поставили за этим за всем присматривать. Так что, вот, дескать, это все Ковальчук устроил, он хочет быть начальником, а ничего не выходит.
На самом деле люди, которые близки к академии, называют еще одно имя, и говорят, что есть человек более влиятельный во всей этой истории и человек, который, по всей видимости, играет большую роль во всем, что связано с взаимоотношениями между российским государством и российским научным сообществом, это Андрей Фурсенко. Теперь он помощник президента Российской Федерации, а довольно долго, с 2004 по 2012 год был министром образования и науки Российской Федерации, и в академических кругах любят говорить, что без него в административной науке России ничего не происходит, точнее, в администрировании наукой России ничего не происходит.
В частности, Дмитрий Ливанов, который сменил формально Фурсенко на посту министра образования и науки, был не просто человеком, которого Фурсенко рекомендовал, но вот принято говорить, что это был человек, который на протяжении всего своего правления был Фурсенко управляем, дергаем за ниточки и прочие веревочки, и, в сущности, управление сохранялось в руках Андрея Фурсенко.
Мне довелось однажды иметь с ним очень большой разговор, надо сказать, довольно напряженный разговор, это было вскоре после появления «Диссернета». Фурсенко мне тогда объяснял, почему он считает, что «Диссернет» — это вещь вредная и ненужная, почему он эту идею не поддерживает и поддерживать не будет. Мы как-то разошлись, оставшись при своих мнениях. Мне представляется его позиция глубоко ложной, глубоко вредной, поскольку это позиция, которая заключается в том, что если раньше было можно, то непонятно, почему теперь нельзя.
Ну, а я утверждаю, что никогда не было можно. Никогда не было можно обманывать, никогда не было можно воровать, никогда не было можно присваивать себе чужое и никогда не было можно фальсифицировать свою собственную репутацию. Это не было можно никогда. Просто вы привыкли при этом жить, и вам теперь больно и обидно смотреть, что эта возможность постепенно сокращается, и ценность репутации в России вам все-таки не удается совсем свести к нулю, репутация имеет значение. Вот в чем заключался этот мой длинный философский разговор с Андреем Фурсенко на повышенных тонах.
Вот этот самый Андрей Фурсенко, как говорят люди, которые очень внимательно и подробно заняты тем, что происходит в академии, и является тем человеком, который в действительности в этом конфликте представляет интересы государства и который воспринимает эту историю как нечто важное для себя лично и как какой-то предмет своего собственного интереса. Почему?
А вот здесь мы переходим, собственно, к политике. Дело в том, что если посмотреть на эту историю как-то со стороны, то становится понятно, что это, в общем, единственное крупное место в российской общественной и политической системе, которое не вполне управляется из Кремля. Вот так вышло, что… Ну, понятно, что есть какие-то еще мелкие очаги фронды, которые ждут момента, когда они будут разгромлены, подавлены, раздавлены и так далее, и в частности такими очагами являются всякие общественные организации. Совершенно не случайно Россия в последнее время принимает все более и более звериное законодательство, для того чтобы сделать жизнь некоммерческих общественных организаций по возможности управляемой, а, в сущности, невозможной без одобрения государства. Вот все законы об иностранных агентах и так далее, они для этого сделаны.
Вот какое-то время был фонд «Династия», о котором только что шла речь в эфире «Эха Москвы», а потом раз – и нет фонда «Династия», потому что не нужно нам иметь фонд «Династия», который сам решает, кого ему поддерживать, кого не поддерживать; что хорошо, а что плохо; кому дать денег, кому не дать; какую книжку издать, какую книжку не издать и так далее. Не надо. Мы будем управлять этим.
То есть, не то что в стране не должно быть, например, научно-популярного книгоиздания – пусть будет, но только мы будем этим управлять, а никакая не «Династия». А если «Династия» с этим не согласна, значит, мы ее разрушим. Вот что там произошло.
И так происходит во всей общественной сфере, во всей общественной жизни в России сегодня за одним исключением – за исключением Академии наук. Академия наук действительно очень много чего сдала за последнее время. Вообще надо сказать, что академическое сообщество много лет пыталось, ну, если говорить уж совсем цинично и грубо, пыталось отсидеться. У них была такая позиция, что, мы выше этого, вот у вас там какая-то политика, у вас там какая-то оппозиция, какие-то выборы, какая-то вся вот эта фигня – мы в этом участвовать не хотим, у нас наука, наш авторитет непререкаем, и мы как-то будем выше этого.
Ничего не вышло из этого. В какой-то момент пришли за их недвижимостью и пришли за их независимостью. Действительно на протяжении многих десятилетий, в том числе десятилетий советской власти, в том числе в самые ужасные сталинские времена формально – во всяком случае, формально – существовала независимость академии. И хотя всегда это подвергалось серьезному давлению, всегда согласовывалась наверху фигура президента академии и так далее, но невозможно было провести эти решения явочным силовым порядком, всегда это был предмет каких-то переговоров, какого-то давления.
И даже в тяжелые советские времена – ну, мы помним знаменитую историю там про попытки исключить из академиков, отобрать звание академика у академика Сахарова, из которой ничего не получилось. Всякие проблемы в более ранние еще времен Сталина, Берии и так далее, когда удавалось отстаивать какие-то академические важные свободы и возможности.
Так вот, это не управляется механическим путем. Вот последнее время много говорят про то, что в Кремле появились методологи, такие относительно молодые люди, которые объясняют, что на все есть такая волшебная машинка, нужно просто правильно уметь крутить колесико у этой волшебной машинки и нажимать на правильные кнопочки, и тогда все само собой будет управляться.
Академия не управляется. Вот не существует сегодня с той академией, которая есть, не существует возможности посадить Ковальчука в кресло ее президента. Не существует возможности избрать академиком человека, которого академики не хотят видеть в своих рядах. Не существует возможности заставить академиков, например, подписать какое-нибудь письмо позорное вроде того, которое легко заставили подписать всяких деятелей культуры в поддержку Крыма, политики Путина в Украине и так далее и так далее. Эта штука просто так не управляется.
И, видимо, в таком масштабе это осталась последняя такая штука, это, в общем, единственное исключение, это единственная такая выбоина в этой самой вертикали власти, потому что справились со всеми – с местными парламентами и законодательными собраниями, с мэрами, с губернаторами, с общественными организациями, с бизнесом, несомненно, справились, а с этими – несмотря на очень многое из того, что удалось отнять – удалось отнять недвижимость, удалось засунуть в академию то, что в академических кругах называется пренебрежительно «акамедики и акаселики», то есть, члены Академии медицинских наук и Академии сельскохозяйственных наук, которые были, так сказать, уравнены в правах с членами большой академии. Их тоже туда, так сказать, запихнули и надеялись таким способом облегчить все будущие голосования – нет, не вышло.
Единственное, что вышло, и это вот итог того, что произошло на минувшей неделе, это просто пренебречь процедурой. Вот выяснилось, что изменить процедуру нельзя, можно ее явочным порядком отменить. В результате что произошло? В результате личного разговора между президентом Путиным и тогдашним на ту секунду президентом Академии наук Фортовым удалось заставить Фортова, а также двух других формальных кандидатов в президенты снять свои кандидатуры, и таким способом отменить выборы.
Все это выползло на поверхность – это тоже уникальная вещь. Вообще разговоры с Путиным на поверхности не бывают, а в этой ситуации мы знаем довольно подробно, как происходил этот разговор, потому что академик Фортов вынужден был это рассказать некоторым своим коллегам-академикам, в частности, знаменитому математику и физику академику Захарову, который совершенно хладнокровно все это сдал в прессу, абсолютно считая себя не обязанным хранить эти секреты.
И мы знаем про многочасовую беседу между Фортовым и Путиным, про давление, которое было оказано, про то, что он вынужден был убрать свою кандидатуру с выборов и даже потом отказаться быть исполняющим обязанности. И в результате сегодня мы оказались в ситуации, когда вопреки всем законам – вот это абсолютно беззаконное…
О. Бычкова― 5 секунд.
С. Пархоменко― Да-да. Это абсолютно беззаконное решение вне всякого регламента, вне всякого законодательства об Академии наук: и Президиум Российской Академии наук, и исполняющий обязанности президента Российской Академии наук будет назначен решениями правительства. Остановимся на этом.
О. Бычкова― Остановимся на этом, потом продолжим после новостей и небольшой рекламы.